Уильям Теккерей - Из 'Записок Желтоплюша'

Хозяин, надо сказать, всегда бывал учтив с бедным французом; влез на его место, но обходился с побежденным противником уважительно. А бедный тихоня Фердинанд обожал миледи, точно какую-нибудь богиню, потому и с хозяином был тоже вежлив; не смел к нему ревновать и не смел усумниться, что леди Гриффон вправе менять поклонников, как ей вздумается.

Так у нас дело и шло: хозяин гнался за двумя зайцами и мог взять любого. Хочешь - вдову, а хочешь - сиротку. Одно надо было: узнать, кому завещаны деньги; но ясно, что либо одной, либо другой, либо обеим. А с одной у него уж и так было дело верное, если, конечно, есть что-либо верное в мире, где все - одна лишь неверность!

* * *

Но тут одно неожиданное происшествие спутало хозяину карты.

Как-то вечером, побывав с дамами в опере и поужинав у них на Пляс-Вандом бульоном, куропатками и шампанским глясе (по-нашему, замороженным), мы с хозяином вернулись в кебе домой, очень веселые.

- Ну, Чарльз, мерзавец ты этакий, - говорит он мне (как видно, был в духе), - вот погоди, женюсь, удвою тебе жалованье.

Удвоить было нетрудно - ведь до тех пор он мне не платил ни пенса. Ну и что из того? Плохо было бы наше дело, если б мы, слуги, жили на жалованье. Побочные доходы - вот с чего мы сыты.

Я, конечно, поблагодарил как умел; поклялся, что служу не за жалованье, что рад и даром, и в жизнь свою не расстанусь по доброй воле с таким отличным хозяином. А пока мы эти речи говорили - я и он, - как раз и доехали до отеля "Марабу" который, как известно, не так уж далеко от Пляс-Вандом. Подымаемся к себе, я несу свечу и плащи, хозяин напевает что-то из оперы, да так весело, точно жаворонок.

Открываем дверь в гостиную. Глядим, а там свет, на полу пустая бутылка от шампанского, на столе - другая, к столу придвинута софа, а на ней развалился толстый старый джентльмен и курит сигары, точно он в трактире.

Дьюсэйс (который сигар не выносит, это я уж говорил) еще не разглядел его из-за дыма, а уже взъярился и спрашивает, какого черта он тут делает, и так далее, чего и повторить нельзя.

Тут курилка встает, кладет сигару и хохочет: - Вот те раз! Неужели ж ты меня не узнал, Элджи?

Читатель, быть может, помнит трогательное письмо, приведенное в предыдущей главе моих мемуаров; писавший просил мистера Элджернона Дьюсэйса ссудить ему пятьсот фунтов и подписался: лорд Крэбс, собственный Дьюсэйсов папаша. Вот этот-то знатный господин и курил сейчас у нас в гостиной.

Милорду Крэбсу было лет шестьдесят. Был он толстый, краснорожий, лысый; нос имел красный от частых возлияний; руки у него немного тряслись и ноги не так крепко его держали, как в молодости. Но в общем старичок почтенный и авантажный; хотя он и был вполпьяна, когда мы вошли, но не больше, чем положено настоящему лорду.

- Вот те раз! Элджи! - восклицает его светлость, хватая хозяина за руку. - Не узнаешь родного отца? Хозяин, по всему видно, не очень-то рад гостю.

- Милорд, - говорит, а сам побледнел. - Признаюсь - не ожидал удовольствия увидеть вас в Париже. Дело в том, - продолжает он, немного опомнясь, - что в комнате уж очень накурено. Я и не разглядел, кто это явился ко мне столь неожиданно.

- Да, это у меня дурацкая привычка, Элджернон, мерзкая привычка, говорит милорд, закуривая новую сигару, - и ты, дитя мое, правильно делаешь, что не куришь. Это, милый Элджернон, в лучшем случае пустая трата времени; к тому же делает человека неприятным в приличном обществе и непригодным для умственных занятий; словом, пагуба и для духа и для тела. Кстати, чертовски скверное курево у тебя в гостинице. Сделай одолжение, пошли своего человека за сигарами в "Кафе де Пари". Дай ему пять франков, и пусть сходит сейчас же.

Тут милорд икнул и осушил еще бокал. Хозяин весьма пеохотно вынул монету и услал меня за сигарами.

Я знал, что "Кафе де Пари" об эту пору закрыто, и, не говоря ни слова, уселся в передней, а там, по странной случайности, услышал весь разговор милых родственников.

- Что ж, угощайся. И мне достань еще бутылочку, - говорит милорд после некоторого молчания. Мой бедный хозяин всегда бывал душой общества, но на этот раз он притих и пошел к буфету, откуда папаша успел уже выудить две бутылки нашего лучшего Силлери.

Он ставит перед отцом еще бутылку, кашляет, открывает окна, мешает в камине, зевает, прикладывает руку ко лбу и всем своим видом показывает, что ему не по себе. Однако все без толку: старик не уходит.

- Налей же себе, - говорит он опять, - и передай мне бутылку. отвечает хозяин, - но только я не