Уильям Теккерей - Лекции мисс тиклтоби по истории англии

То тревогу, то веселье отражают их черты:

Чуть король гримасу скорчит - все кривят проворно рты,

Улыбнется - и от смеху надрывают животы.

На челе Канута нынче мрачных дум лежит печать:

Внемля песням менестрелей, соизволил он скучать,

На вопросы королевы крикнул строго: "Замолчать!"

Шепчет канцлер: "Государь мой, не таись от верных слуг:

Что владыке повредило - бок бараний иль индюк?"

"Чушь! - звучит ответ гневливый. - Не в желудке мой недуг.

Разве ты не видишь, дурень, в сердце мне недуг проник.

Ты подумай только, сколько дел у нас, земных владык!

Я устал". - "Скорее кресло!" - крикнул кто-то в тот же миг.

Два лакея здоровенных побежали во весь дух,

Принесли большое кресло, и Канут, сказавши "Ух!",

Томно сел - а кресло было мягко, как лебяжий пух.

Говорит король: "Бесстрашно на врагов я шел войной,

Одолел их всех - так кто же может вровень стать со мной?"

И вельможи вторят: "Кто же может вровень стать с тобой?"

"Только прок ли в славе бранной, если стар и болен я,

Если сыновья Канута, словно стая воронья,

Ждут Канутовой кончины, нетерпенья не тая?

В грудь вонзилось угрызенье, мне его не превозмочь,

Безобразные виденья пляшут вкруг меня всю ночь,

Дьявольское наважденье и заря не гонит прочь.

Лижет пламя божьи храмы, дым пожаров небо скрыл,

Вдовы плачут, девы стонут, дети бродят средь могил..."

"Слишком совестлив владыка! - тут епископ возгласил.

Для чего дела былые из забвенья вызывать?

Тот, кто щедр к святейшей церкви, может мирно почивать:

Все грехи ему прощает наша благостная мать.

Милостью твоей, монахи без забот проводят дни;

Небу и тебе возносят славословия они.

Ты и смерть? Вот, право, ересь! Мысль бесовскую гони!"

"Нет! - Канут в ответ. - Я чую - близок мой последний час".

"Что ты, что ты! - И слезинку царедворцы жмут из глаз.

Ты могуч, как дуб. С полвека проживешь еще меж нас."

Но, воздевши длань, епископ испускает грозный рев:

"Как с полвека? Видно, канцлер, ум твой нынче нездоров:

Люди сто веков живали - жить Кануту сто веков.

Девять сотен насчитали Енох, Лемах, Каинан,

Так неужто же владыке меньший срок судьбою дан?"

"Больший, больший!" - мямлит канцлер, в страхе горбя гордый стан.

"Умереть - ему? - Епископ мечет пламя из очей.

От тебя не ждал я, канцлер, столь кощунственных речей:

Хоть и omnibus communis {*}, он - избранник средь людей.

Дар чудесный исцеленья небом дан ему в удел:

Прокаженного лишь тронет - тот уже и чист, и цел.

Он и мертвых воскрешал бы, если б только захотел!

Иудейский вождь однажды солнца бег остановил,

И, пока врагов разил он, месяц неподвижен был:

Повторить такое чудо у Канута хватит сил".

"Значит, солнце подчинится моему приказу "стой!"?

Вопросил Канут, - И властен я над бледною луной?

Значит, должен, усмирившись, мне покорствовать прибой!

Так иль нет? Признать готов ли власть мою морской простор?"

"Все твое, - твердит епископ, - суша, море, звездный хор".

И кричит Канут: "Ни с места! - в бездну вод вперяя взор.

Коль моя стопа монаршья попирала этот брег,

Для тебя, прибой, священен и запретен он навек.

Прекрати же, раб мятежный, свой кощунственный набег!"

Но ревет осатанело океан, валы бегут,

С диким воем брег песчаный приступом они берут.

Отступает свита, канцлер, и епископ, и Канут.

С той поры речам холопским положил Канут конец,

И в ларец бесценный запер он монарший свой венец,

Ибо люди все ничтожны, а велик один творец.

Нет давным-давно Канута, но бессмертен раб и льстец {**}.

{* Участь всех (живущих) (лат.).}

{** Перевод Э. Линецкой.}

Лекция четвертая

Эдуард Исповедник. - Гарольд. - Вильгельм Завоеватель

Король Канут, чьи приключения на курорте описал на прошлой неделе в столь изысканных стихах мой молодой друг мистер Симко (боюсь, что поведение на курортах далеко не всегда высоконравственно), вскоре после этого умер, горько раскаявшись в своих грехах. По-моему, эти глубокомысленные размышления посетили короля уже на Грейвсендском кладбище.

(Здесь мисс Т. была весьма разочарована, что никто не засмеялся над ее шуткой; дело в том, что мисс Бадж, привратнице, было приказано засмеяться в этом месте, но она, как всегда, прозевала момент.)

Перед кончиной он удивительным образом искупил все грехи, грабежи и убийства, которые совершил, - возложил свою корону на голову статуи святого в Кентербери и щедро одарил множество монастырей. Надо полагать, для родственников убитых было величайшим утешением увидеть королевскую корону на голове святого, а ограбленные с отрадой узнали, что король отдал все их деньги монахам.