Уильям Теккерей - Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи (книга 2)

- C'est le Directeur. Venez fumer dans ma chambre, Pen {Это духовник. Пойдемте ко мне, Пен, покурим (франц.).}, - пробурчал Флорак, когда в комнату скользящей походкой вошел Ханимен с чарующей улыбкой на лице; он слегка покраснел, когда увидел своего племянника Клайва, сидевшего возле принцессы. Так это он - тот дядюшка, который рассказывал мадам де Флорак про Клайва и его батюшку! По видимости, Чарльз процветал. Он протянул своему милому племяннику для пожатия обе руки в Новеньких сиреневых лайковых перчатках; едва он появился, Флорак с мистером Пенденнисом улизнули из комнаты, так что никаких точных сведений о состоявшейся нежной встрече мы сообщить не можем;

Когда я выходил из гостиницы, перед крыльцом дожидалась коричневая карета, запряженная парой красивых лошадей; на сбруе и дверцах всюду стояли княжеские коронки, изящней которых вы, наверно, не видели, и под каждой монограмма, загадочная, как клинопись на ассирийской колеснице мистера Лейарда, и я предположил, что ее высочество собирается подышать свежим воздухом.

Находясь в Сити, Клайв и не подумал заглянуть в банк к своим родственникам. Впрочем, там заправлял теперь один мистер Хобсон, поскольку мистер Барнс находился в Ньюкоме, а баронету, очевидно, не суждено уже было появиться в приемной их фирмы. И тем не менее семейный долг призывал нашего юношу навестить дам, и потому, движимый исключительно этим чувством, он в первый же день поспешил на Парк-Лейн.

- Семейство в отъезде, почитай неделю, с того дня, как справили свадьбу, - сообщил Клайву лакей, ездивший с ними в Баден-Баден, открыв гостю дверь и признавши его. - Сэр Брайен, спасибо, сэр, чувствует себя лучше. Все отбыли в Брайтон. Только мисс Ньюком в Лондоне, живет у своей бабушки на Куин-стрит в Мэйфэре, сэр.

Лакированные двери закрылись за Джимсом; бронзовые рожи на дверных молотках привычно скалили Клайву зубы, и он разочарованно спустился по голым ступеням. Не станем скрывать, что он тут же пошел в клуб и заглянул в адрес-календарь, чтоб узнать номер дома леди Кью на Куин-стрит. Но графиня в тот сезон снимала меблированный дом и потому среди обитателей Куин-стрит ее благородное имя не значилось.

Миссис Хобсон не оказалось дома; вернее сказать, Томасу было велено не впускать посторонних по таким-то дням и до такого-то часа; так что тетушка Хобсон повидала Клайва, а он ее нет. Право, не знаю, очень ли он сожалел об этой неудаче. Итак, все положенные визиты были им сделаны, и он отправился обедать к Джеймсу Бинни, после каковой трапезы поспешил на пирушку, устроенную в честь него в тот вечер его холостыми друзьями.

Глаза Джеймса Бинни засияли радостью, когда он увидел Клайва; послушный отцовскому предписанию, молодой человек поспешил на Фицрой-сквер, едва водворившись в своем старом жилище, которое оставалось за ним во время его отсутствия. Резная мебель и прочие старые вещи, портрет отца, грустно глядевшего с холста, по-чужому встретили Клайва в день его прибытия. Не удивительно, что он рад был бежать из этого заброшенного места, населенного сотней гнетущих воспоминаний, в гостеприимный дом по соседству на Фицрой-сквер, к своему другу и опекуну.

Здоровье Джеймса ничуть не улучшилось за те десять месяцев, что Клайв отсутствовал. После того падения он уже не мог больше как следует ходить и совершать свои обычные моционы. Ездить верхом он был так же непривычен, как покойный мистер Гиббон, на которого наш шотландский друг был немного похож лицом и к философии которого питал великое почтение. Полковник отсутствовал, и Джеймс теперь вел свои споры за кларетом с мистером Ханименом: он обрушивал на священника знаменитую пятнадцатую и шестнадцатую главы "Упадка и разрушения" и тем совершенно побивал противника. Подобно многим скептикам, Джеймс был очень упрям и со своей стороны полагал, что почти все богослужители не больше верят в творимые ими обряды, чем римские авгуры. Конечно, в этих спорах бедняга Ханимен отступал под натиском Джеймса, сдавая позицию за позицией, однако едва кончалось сражение, подбирал растерянную в бою амуницию и, приведя ее в порядок, вновь нацеплял на себя.

Охромев после падения и вынужденный много времени проводить дома, где общество неких дам отнюдь не всегда было для него занимательно, Джеймс Бинни стал искать удовольствие в гастрономии, тем больше предаваясь этой слабости, чем меньше позволяло здоровье. Хитрец Клайв тотчас заметил, насколько исправнее стала работать провиантская служба с отъезда его родителя, но молчал и с благодарностью поедал все, что ему подавали. Он не сразу поделился с нами своим убеждением, что миссис Мак ужасно угнетает славного джентльмена; что он изнемогает от ее забот; спасается в кабинет, чтобы подремать в кресле; только и доволен, когда является кто-нибудь из вдовушкиных друзей или она уезжает со двора; так и кажется, что без нее он свободнее дышит и веселей попивает свое винцо, избавившись наконец от ее несносной опеки.