Санджаров изумленно взглянул на Шаклычева и усмехнулся.
— Ты что, Санджар? — спросил Рахманкулов.
— Я считаю такой подход неправильным. Пусть бы Анкар-ага хоть академию кончил, нельзя его назначать председателем. Вы подумали, что получается: зять Санджарова — бригадир, сват — председатель. Подобрали, скажут, компанию.
— Ну, знаешь, это разговор не принципиальный, — резко возразил Шаклычев. — На каждый чих не наздравствуешься! Нам в «Бирлешике» нужен толковый руководитель, умеющий ладить с людьми, а кем он кому доводится — дело десятое.
— По-моему, Шаклычев прав, — заметил Рахманкулов и добавил: — Теоретически. А вообще Анкар-ага не подходит, это ясно. Какие еще есть предложения?
— Я же не договорил, товарищ Рахманкулов.
— Тогда продолжай.
— Я предлагаю рекомендовать председателем колхоза «Бнрлешик» бригадира Пашу Анкарова. Помолчи, товарищ Санджаров, не перебивай. Кандидатура превосходная: по образованию — учитель, фронтовик, ему уже за тридцать. Ну, а если он при всем том Санджарову зятем доводится — тут уж ничего не поделаешь, придется пережить!..
Рахманкулов засмеялся.
— Как, Санджар, переживешь?
Санджаров досадливо махнул рукой и отвернулся.
За углом, недалеко от райкома, Санджаров увидел арбу, плотно окруженную женщинами, и с удивлением отметил, что среди собравшихся нет ни одной туркменки. Это его заинтересовало, он подошел ближе.
На арбе лежала разрубленная на куски кабанья туша, с которой ловко управлялся однорукий Сергей, известный всему району специалист по примусам и керогазам. Анна Самойловна не раз приводила его чинить эти без конца ломающиеся агрегаты, и Санджаров диву давался, как ловко орудует Сергей своей единственной рукой.
С кабаньей тушен он управлялся не хуже, чем с керогазами. Надсекал ножом мясо, взмахивал топором и бросал отрубленный кусок на весы.
Сергей не заметил Санджарова, увлеченный торговлей, и, только когда тот поздоровался, широко, во весь рот улыбнулся и весело ответил на приветствие.
— Где ж ты такого красавца подстрелил? — спросил Санджаров, кивнув на огромную кабанью голову.
Сергей засмеялся:
— Я, товарищ Санджаров, отстрелялся. Одной рукой не больно получается. Охотник один попросил продать, брезгует сам. А вы как, станете есть кабана?
— Не знаю. — Санджаров усмехнулся. — Не пробовал. С голодухи что хочешь съешь! Неужели наши охотники за кабанов принялись? Интересно…
Расторговавшись, Сергей пересчитал деньги, отложил, как было договорено, двести рублей и погнал быков в МТС — там ждал его Нунна-пальван.
Тушу Нунна-пальвап отдал Сергею еще с вечера, сразу как получил горючее. Он просил поставить арбу где-нибудь в сторонке, на окраине, но Сергей заявил, что в центре торговля пойдет бойчее, и встал чуть не у самого райкома.
Когда он отдал Нунне-пальвану четыре стопки замусоленных, мятых кредиток, тот не стал их раскладывать по карманам, сунул в мешочек, а мешочек положил под сиденье.
Вечером, сдав на склад горючее, Нунна-пальван неторопливо подъехал к своей кибитке.
— Ну как? — спросила жена. Он молча показал мешочек. — Ох, сколько! — Старуха покачала головой. — И куда ты их девать будешь, ведь поганые!
— Ничего, разберемся… Ты давай-ка воды нагрей: мне помыться надо. А чекмень стряхни да повесь во дворе, пусть проветрится, завтра щеткой почистишь. В дом пока не пойду, в сарае приготовь помыться. Только смотри воду не в кумгане грей, а в ведре, из которого бычка поишь!
После ужина Нунна-пальван велел жене подать торбочку с документами и, достав из мешочка деньги, стал их раскладывать стопками.
— Так. Тыща пятьсот — фонд обороны. Пятьсот за приусадебный участок. На заем сорок третьего года — одна тысяча семьсот рублей.
— Так ведь уплатили же, — напомнила старуха.
— Уплатили, да не мы, колхоз за нас уплатил, из трудодней удерживать будут. А мы раз Сазаку квитанцию — и конец! Ну, вроде все. Завтра же сходи в сельсовет, со всеми долгами расплатись. Теперь заживем — никакой налог не страшен!
— Да как же их в руки-то брать, — старуха поморщилась, — ведь поганые?
— Ничего! Руки потом с мылом вымоешь, у тебя там душистого кусок припрятан. Ну, а изнутри винцо хорошо промывает! — Нунна-пальван достал из кармана поллитра «ашхабадского», налил себе в пиалу, выпил и с удовольствием закусил овечьим сыром.
В этот день Кейкер пришла из школы сама не своя. Она повесила на стену сумку, но не села, как обычно, возле матери, а осталась стоять у двери, задумчиво глядя вдаль.
Читать дальше