Бердыназар Худайназаров - Люди песков (сборник)

Небо было синее-синее, как покрывало Кейик, солнце палило немилосердно. Молодая женщина покачивалась в свадебном паланкине, укрепленном на спине белой верблюдицы, и думала, думала… Больше она никогда не расстанется с мужем. Своим будет только письма писать, мать с невесткой скоро приедут навестить ее. А весной такая же верблюдица привезет в Учоюк сестренку — Анкар-ага высватал ее за своего Нокера. Он очень хороший паренек. Тогда их белые кибитки будут стоять рядом…

Ну до чего же медленно шагает эта верблюдица! Неужели ей самой не надоело! Была бы быстроногая, как у Ашик Кериба, за минуту домчала бы до села.

В полдень караван остановился у большого бархана, поросшего саксаулом. Усталые верблюды опустились на колени. Их разгрузили; мешки с пшеницей стояли сейчас поодаль, прислонившись друг к другу, словно борцы, готовые к схватке.

Женщины расстелили на песке кошмы и расположились вокруг Кейик. Мужчины устроились около вещей. Седобородый старик, возглавлявший караван, искоса поглядел на женщин, снял свою черную папаху и повесил на куст. Вытащил из шапки платок, вытер пот со лба, погладил бороду. Потом кашлянул. Полная женщина в белом платке, хлопотавшая возле Кейик, тотчас же обернулась:

— Что-нибудь нужно, отец?

Старик отрицательно мотнул головой.

Интересно, чего тогда он кашляет? Настроение хорошее? Стоит, заложив руки за спину, и гордо поглядывает на всех. Ему есть чем гордиться: все это его, Анкара-ага, — и верблюды, и люди. Вот жена, вот старший сын Паша, ему тридцать четыре года, он уже пятнадцать лет учитель. И жена его здесь. Вот и второму сыну везет жену. Дома еще двое сыновей и дочь Кейкер. Да, теперь возле кибитки Анкара-ага стоят уже две белые кибитки, а весной появится и третья…

Чай вскипел. Старшая невестка стала разносить его мужчинам. Прежде всего поставила перед свекром большой чайник, вытерла четыре пиалы и протянула их старику. Именно протянула, а не поставила; Анкар-ага удовлетворенно покашлял и с важным видом принял у нее посуду. И то хорошо, отметил про себя Паша, наблюдавший за отцом, — на него не больно угодишь. Паша вспомнил, как вскоре после свадьбы Бибигюль, желая оказать свекру особое внимание, сама палила ему чай в пиалу, а он выплеснул его, как только женщина вышла: «Пока еще, слава богу, сам могу налить себе чаю!» Ладно, теперь за стариками будет ухаживать новая невестка, и, если что не так, краснеть не ему, а Юрдаману. А краснеть придется: если Бибигюль, из культурной семьи, учительница, не всегда может угодить свекру, куда уж Кейик, дочери простого колхозника. Хотя, пожалуй, крестьянин крестьянина скорей поймет. Во всяком случае, младшая невестка рта не посмеет открыть при отце. А Бибигюль говорит с ним без всякого стеснения, хоть и знает, что старику это не по нраву. А может, привык, не замечает? Ведь он, в сущности, не так уж привержен традициям. Он прежде всего деловой человек: и пшеницу купил, и невесту Нокеру высватал, и Кейик заодно прихватил. Надо же: сам везет невестку от родителей, а ведь, по обычаю, ее должны сопровождать мать с отцом.

Жара чуточку спала, и снова тронулись в путь. Пусто кругом, только барханы, барханы… Позавчера попался чабан — разыскивал овец, отбившихся от отары, — и больше ни души. Где начинается эта тропа, где кончается — неизвестно. И вообще есть ли конец пескам? Ну ничего, все будет хорошо, послезавтра караван придет в Учоюк.

Как они встретятся? Что она скажет Юрдаману? Рассказать ли ему, что он ей снился чуть не каждую ночь? Многое бы надо рассказать, но ведь и утаить придется немало. Нельзя, например, чтобы Юрдаман догадался, какие советы давала ей мать перед расставанием, как учила хитрить, держать мужа построже, а по-настоящему угождать только свекру. Мать Кейик сразу приметила, что жена Анкара-ага по струнке ходит перед мужем; значит, если он будет доволен невесткой, свекровь не посмеет ее обидеть. Юрдамана Кейик должна настраивать против матери — вдруг у нее со свекровью скандалы начнутся, надо, чтоб муж держал ее сторону. «Не балуй мужа, избалуешь — наплачешься!» Легко сказать — не балуй. А если ей хочется все для него сделать, все на свете ему отдать! Как глянет своими черными глазами, сразу и сил нет, и земля из-под ног уходит. «Держи построже!» Нет, со строгостью у нее, видно, ничего не получится.

На небе появились облака. Они прикрыли солнце, стало легче. Караван спустился в огромную котловину. Ни травинки, ни кустика — такыр, голая сухая глина.