Бердыназар Худайназаров - Люди песков (сборник)

Теперь в мазанке спали все, кроме меня. Я остался как бы дежурным. Сон не шел: то ли короткий отдых перебил его, то ли спать не хотелось из-за того, что в голове у меня образовалась настоящая каша. Что имел в виду старик, говоря о Касаеве? Я вновь раскрыл блокнот и принялся внимательно перечитывать запись беседы с Меретом Касаевым, надеясь найти, нет, не готовый ответ, но хотя бы какой-нибудь намек, который позволил бы что-то понять.

Может быть, это?

"…Приехали в аул Ак-Баба. К Касаеву подошли двое. Жалуются на то, что им неправильно начисляют зарплату. Касаев внимательно выслушал, потом сказал: "Хорошо, разберусь. Хочу только спросить вас, уважаемые: почему вы ждете, когда приедет Касаев, чтобы навести порядок? Люди вы все грамотные, можно сказать, образованные. Закон на вашей стороне. Разве не могли сами разобраться?"

Через час, в машине, он снова заговорил о том же самом:

"Ты не знаком, случайно, с N? — он назвал фамилию известного художника. — Нет? Жаль. Очень интересный человек. Мой друг. Спрашиваю его однажды: доволен ли он своей профессией? Да, отвечает, очень! А чем, любопытствую, доволен? Смеется: больше всего тем, что начальства у меня нет! Я только руками развел: чудак! Разве в этом дело? Подчиненных у тебя нет — вот в чем действительно твое счастье!.. Никак не можем приучить людей к самостоятельности, воспитать чувство хозяина. Все им вынь да положь!"

Каким самонадеянным я приехал в Аджикуйи. Хотел сделать репортаж с ходу, даже не готовя его. А теперь не могу написать и строчки. Никто мне не мешает, наоборот, обстановка самая подходящая: вот они передо мной, герои репортажа, предельно усталые после героической борьбы со стихией, люди, не жалеющие себя. Короткий отдых, а потом опять в пустыню, как на поле боя.

"Дни и ночи Аджикуйи" — так я назову репортаж. А как начать?

Время шло, однако на странице красовалось одно название. Наконец я решился начать с описания свирепой зимы в заснеженных Каракумах. Написал: "…все растения оказались под толстым слоем снега". И опять мое перо замерло. Я вспомнил Каракумы моего детства. Необозримые заросли саксаула, заполнявшие лощины. Стада пугливых джейранов, спускавшихся с барханов к водоемам. Зайчиков, общипывающих зеленые листочки песчаной акации на окраине аула. Стаи птиц, облаками плывущие по весеннему небу. Пустыня ныне как женщина, с которой сняли все украшения и нарядили в рубище. Неужели правы те, кто причину суровых зим и засушливых весен, которые все чаще приходят в Каракумы, видят в непродуманной человеческой деятельности? Природа — живая. Она, как и все живое, не выносит боли. Слово "заболеть" от слова "боль"…

Кто-то сзади легонько толкнул меня в спину. Я вздрогнул и оглянулся. Опять он, крохотный курчавый комочек на тонких ножках! Смотрит и блеет: "Бе-е-е!"

— Тихо! Людей разбудишь, — безуспешно попытался урезонить его я. Ягненок отбежал к порогу и продолжал блеять не переставая.

— Непонятливый ты! — раздался голос Каратая-ага. Он улыбался. Впервые за все это время я увидел его улыбку.

— Как себя чувствуете, яшули?

— Отлегло. Слабость только. Это не страшно, пройдет. Ты не понял, что он сказал?

— Кто?

— Ягненок.

— Наверное: "Ох и выспался…", — улыбнулся я, невольно поддаваясь настроению старика.

— Нет. Они блеют, когда чем-то недовольны. Если все в порядке — молчат. Чем он может быть недоволен? Скучно ему, одиноко? Но тогда он по-другому кричит: погрубее, покороче и по сторонам оглядывается. А сейчас — жалобно, тоненько. Значит, проголодался.

— Матку пригнать? — предложил я вставая.

— Вон в углу бутылка с молоком. Дай ему.

Я достал бутылку с надетой на нее соской, встал на колени перед ягненком и сунул ему соску в рот. Он с наслаждением зачмокал, доверчиво прижавшись ко мне и не спуская с меня глаз.

— Это он благодарит тебя! — объяснил старик. — Недаром у нас говорят: "Для скота взгляд хозяина — источник!"

— Вроде не вовремя он родился, — заметил я. — Окот еще не начался.

— Ты запиши его блеянье на аппарат, — предложил Каратай-ага с едва уловимой насмешкой. — А то в Ашхабаде не поверят. Посмотрят на календарь, скажут: как так! Среди зимы? Не может быть! Мы еще команды не давали, кампанию не начинали!

"А что? — подумал я. — Он прав. Не поверят. Скажут: выдумка, не знаешь специфики…"

Я приготовил магнитофон. Но ягненок, насосавшись молока, успокоился, улегся у порога и задремал, положив головенку на вытянутые ноги.

— Позови его! — сказал Каратай-ага.