И подумать, что он, Кристи, — единоличный обладатель этой искрящейся, необузданной женственности и волен наслаждаться ею, когда и как ему вздумается — хоть после обеда, при желании, беда только, что работа никак не отпускает.
У Кристи к этому времени за душой уже почти полмиллиона.
Своих детей Кристи находит странными. Мальчишка какой-то хлипкий, у девчонки постоянно течет из носа. Он с любопытством наблюдает, как они дурачатся. Он покупает им дорогие подарки. Как-никак, их любит Грейс, с ними, судя по всему, интересно заказчикам и просто знакомым. Со временем будет интересно и ему, полагает Кристи.
Но вот Грейс дает Кристи оплеуху на званом вечере — и все меняется. Он понимает, что на нее нельзя полагаться. Сейчас, больше чем когда-либо, он вправе рассчитывать на ее поддержку — разве нет? И что же? Грейс не только перешла на сторону его врагов, но и возглавила их.
В эту ночь Кристи ложится спать отдельно.
К завтраку Грейс выходит в жутком виде. Глаза у нее распухли, голова не причесана, лицо в красных пятнах. Кристи созерцает эту картину не без приятности. Неужели он имеет над женой такую власть? Когда Кристи обнимает Грейс в постели, она отзывается сдержанно; она редко теряет самообладание. Он думал, что ему это в ней нравится, но, пожалуй, припухлость и податливость — лучше.
— Прости меня, пожалуйста, — говорит Грейс. — Я слишком много выпила. Я вела себя безобразно.
— Да, — жестко говорит Кристи, — совершенно верно. Зрелище было не из приятных. Отвратительно, когда женщина напивается, в особенности на людях.
— А что рухнуло здание — разумеется, ты тут ни при чем, иначе быть не может. Все знают, что виновата бомба.
— С меня хватает, что приходится иметь дело с официальной комиссией по расследованию, — а тут еще жена учиняет свое.
— Пожалуйста, не уходи на работу таким сердитым на меня. Ну пожалуйста. — Грейс в панике. Впереди протянулся тоскливый долгий день, омраченный его гневом.
— Я не сержусь, — ледяным голосом говорит Кристи. — Забудем об этом.
— Просто, когда о мертвых не горюют, невольно поражаешься.
— Откуда ты знаешь, что у меня на душе?
— Потому что ты мой муж.
— А ты? Какая ты жена после этого? Ненадежная, вероломная. Жене полагается любить мужа и в радости, и в горе.
— Я и люблю, Кристи, правда люблю.
— Ой ли? Не уверен. Ты понимаешь, надеюсь, что доверять тебе мою бухгалтерию я больше не могу.
Она снова плачет. Прислуга, вошедшая с горячим кофейником, ошарашена. Кристи терпеливо выжидает, пока прислуга выйдет из комнаты.
— Я не верю твоим слезам, — говорит Кристи. — Они фальшивые. Ты плачешь не от раскаяния, а от жалости к себе. Обвиняешь меня, что мне не жаль погибших, но разве ты сама оплакивала родную мать? Нет. Ты была бессердечной дочерью, а теперь — бессердечная жена.
Грейс плачет еще горше. Кристи замечает, что зрелище ее усугубляющегося внешнего и внутреннего распада все более возбуждает его. Он подает ей знак, и она покорно следует за ним в спальню. Сегодня его объятия лишены той благоговейной почтительности, с какой его мужская похоть обычно преклоняет колена пред святыней ее женской благосклонности. Скажем больше, чем безутешнее ее рыдания, тем бесцеремоннее он с нею обходится. Наказывать ее, заключает он, так же приятно, как ублажать. Пожалуй, даже приятнее.
Справедливости ради упомянем, что Грейс переносит это карательное мероприятие превосходно.
И все же Кристи разочарован. Он-то мнил, будто добыл себе жар-птицу, существо, достойное поклонения и способное платить ему тем же. А обнаружил, что обладает чем-то вполне заурядным.
Расследование причин катастрофы с гостиницей не дает оснований ни оправдать Кристи, ни полностью возложить на него вину. К тем чертежам и документам, какие попадают в руки комиссии, не придерешься, они безупречны и по замыслу, и по исполнению. Видимо, члены комиссии просто невзлюбили Кристи — что ж, бывает, как это ни горько, — и оттого не рвутся его обелить. Кристи отзывается на создавшуюся ситуацию тем, что отводит в распорядке своего дня еще больше времени на общение с нужными людьми. Упаси бог хотя бы намеком показать, что ты не уверен в себе, он это понимает. И глядишь, легкое облачко уголовной ответственности, что собралось у него над головой, удастся представить ореолом сенсационного успеха. Первое дело в наши дни — быть в центре внимания.
— Любая шумиха — хорошая реклама, — как заявляет он Патрику Бейтсу, которого пригласил писать портрет Грейс в заповедных стенах ее дома. — Мне не важно, на кого она будет похожа, важно, что на холсте с ее портретом будет стоять ваша подпись. Ибо не цель несет в себе идею, а средство.
Читать дальше