Фэй Уэлдон - Подруги

Хотя бы это удалось Оливеру.

Оливер неважно провел день. Теперь сидит и угрюмо подводит неутешительные его итоги. Вот их перечень.

1. Письмо от отца с просьбой, чтобы сын починил крышу бедному старому папе. Крыша течет. Дом Рудоров давно назначен на снос и стоит, одиноко ветшая, в океане строительной грязи, а адвокаты мистера Рудора (за Оливеров счет) оспаривают тем временем распоряжение о его продаже по государственной цене.

2. Два звонка по телефону от сестер. Неунывающие и плодовитые, они живут теперь в двух шагах друг от друга на шикарной Бишопс-авеню — предел мечтаний! — причесаны у дорогого парикмахера, наманикюренные ногти горят рубинами, у каждой свой шофер и своя кредитная карточка. Сестры намекают, что, поскольку их мужья не далее как на этой неделе пожертвовали целое состояние в Фонд обороны Израиля, а Оливер (проявив, по их мнению, антисионизм, а по его мнению — элементарный здравый смысл) не пожертвовал ни гроша, он за это обязан не просто починить отцу крышу, но настелить новую. Вдобавок они сходили вдвоем на последнюю Оливерову картину, которую без его ведома крутят в «Художественном» на Гоулдерз-Грин, и буквально помирали со смеху, молодчина, братик. Оливер не припомнит, чтобы в сценарии имелась хотя бы одна смешная фраза.

3. Хлоя ездила в Лондон повидаться с подругами. Безразличие его напускное — под ложечкой свербит от беспокойства. Предает она его? Разбирает по косточкам? Потешается над ним вместе с ними? Страх, что над ним потешаются, преследует Оливера неизбывно. Покинув совещание, на котором обсуждали его сценарий, он прислоняется к закрытой двери и вслушивается — не смеются ли над ним? И частенько оказывается, что да, смеются.

4. Оливер устроил-таки чтение завершенной главы Франсуазе, искусно и необидно удалив из дому Хлою, в расчете снискать себе поддержку и одобрение, в надежде, что на литературной стезе встретит со стороны Франсуазы ту же готовность и понимание, что и в постели, а вместо этого натолкнулся лишь на злостную неподатливость, вплоть до поползновений выискивать у него грамматические ошибки. Он было вообразил, что Франсуаза, плотная, по-крестьянски крепко сбитая, с ленивой усмешкой, воплощает в себе первобытную женскую мудрость, справедливо полагая, что университетская ученость лишь тонким наносным слоем прикрывает природную непосредственность ее восприятий, однако первозданная мудрость обернулась тупостью, безыскусственность — ограниченностью, а прямодушие — косностью. Франсуаза способна улавливать лишь построение фраз и глуха к внутреннему их содержанию, к сложной гармонии их взаимного сопряжения; она не наделена хотя бы той естественной добротой и тактом, в которых, при всех недостатках, не откажешь Хлое, и не умеет смолчать, если ей что-то не по вкусу.

Теперь он страшится прихода ночи — страшится неукоснительного прихода Франсуазы к нему в постель. Неважный выдался день для Оливера.

Будьте покойны, он найдет способы отыграться.

— Ты что-то в компаниях не бываешь последнее время, — укоряет он Иниго, когда сын приходит сказать, что ужин подан. — Как ни посмотришь, все дома.

— Эти компании — пустая трата времени, — говорит Иниго.

— А что — не пустая? — изрекает его отец с цинизмом, приличествующим сединам, и Иниго вежливо улыбается.

— Считаешь меня ненужной старой галошей? — с надеждой задирается Оливер.

— Считаю, что ты очень серьезный и достойный человек, — искренним голосом отвечает Иниго. Уж не потешается ли над отцом? — Крыша над головой не течет, — продолжает Иниго, — счета оплачены, отношения в семье, пусть несколько своеобразные, налажены прочно, вроде бы никто не жалуется. Что еще можно требовать от родителей?

— Я рад, что ты приемлешь Франсуазу, — говорит Оливер, всеми силами порываясь затеять свару, которой Иниго всеми силами старается избежать.

— А я рад, что ты ее приемлешь, — говорит Иниго. — Утомительно, поди, с молодой бабенкой, в твои-то годы.

— Нисколько, — говорит Оливер. — Тебе, как я понимаю, и три зараз нипочем?

— Случалось и такое, — говорит Иниго, — только радости от этого маловато. И идея принадлежала не мне. Меня лично не привлекают такие игры.

Так и есть, потешается, паршивец.

Оливер сидит во главе стола, Хлоя на другом конце — накладывает еду на тарелки. Иниго и Франсуаза сидят друг против друга. Оливер сутулит плечи. Шея у него подергивается. Как продержаться, пока идет этот ужин? — думает Хлоя. Укороти язык, наказывает она себе, отшучивайся и помни, ради Иниго — да и ради Франсуазы — ты должна крепиться, владеть собой, не показывать вида.