Фэй Уэлдон - Подруги

— Выставляй себя сколько угодно, — сказал он в кафетерии, — я не против. В сущности, это даже меня возбуждает. Я только против ломанья. Энджел, тебе еще расти и учиться.

Чувства Энджел были уже настолько накалены, тело налито сладкой истомой желания, а разум так одурманен его обаянием, что она бы с радостью выполнила любую его прихоть, на людях и наедине. Но он встал и ушел, оставив ее платить по счету.

Энджел поплакала и утешилась, уехав домой с приятелем Эдварда, Томом, и даже легла с ним в постель, в чем неизменно раскаивалась впоследствии.

— Можешь быть шлюхой, — сказал Эдвард перед началом очередного занятия, — мне все равно. Только уж будь любезна, оставь в покое моих друзей.

Эротическая пытка продолжалась еще неделю, и только тогда он наконец соизволил провести с Энджел ночь; к концу той недели ее колено бесстыдно и вольно свешивалось с постамента. Пусть смотрят все. Каждый, кто хочет. Ей безразлично. Все равно работа подходит к концу. Новая служба — секретарем в адвокатской конторе — начинается в понедельник. Но тут, когда Энджел уже решила, что любви и жизни конец, Эдвард возродил ее к ним.

— Я люблю тебя, — прошептал он ей на ухо. — Потаскушка ли, машинистка — мне все равно. Я люблю тебя.

Топ-топ, бегут шаги наверху, тук-тук-тук. Реальней реального. Нет, капли так никогда не стучат. Что же тогда? Крысы? Нет. Крысы возятся, носятся и скребутся. Крысы были в амбаре, в котором Энджел и Эдвард жили во время летних каникул. Палатку снесло ветром, и они нашли пристанище в сельском амбаре. Все четверо — Эдвард, Энджел, Том и его новая девушка, Рэй. Однажды Энджел потеряла Эдварда, когда они, спотыкаясь, брели ночью из местной пивнушки, и, поискав, обнаружила его среди высокой травы под дубом в тесной близости с Рэй.

— Да ты вдобавок еще истеричка! — взорвался Эдвард. — Где твоя логика? В конце концов, ты же переспала с Томом!

— Но это было давно…

Да, давно, так давно. До декларации любви, до сдачи позиций и отказа от благоразумия и защиты, от здравого смысла — во имя доверия, еще до того, как, завязав свою душу на бантик, она вручила ее ему на хранение. И если пальцы хранящего разожмутся, если руки, в которые веришь, ослабнут — нечаянно или нарочно, — что ж, лучше тогда умереть.

Его руки подбросили душу Энджел в воздух и небрежно поймали ее.

— Но если ты ревнуешь, — сказал он, — не понимаю, почему, собственно, я… Скажи, ты хочешь за меня замуж? Дело в этом? Так тебе будет лучше?

Интересно, что же получится, если кто-нибудь вздумает написать его биографию? Эдвард Холст, знаменитый художник, женился в возрасте двадцати четырех лет — на ком? На модели, девице из бара, секретарше, дочке автора боевиков? Или на шлюхе, эксгибиционистке, истеричке? Выбирай. Что милее читателю, что яснее и лаконичней раскрывает личность художника и являет правдивую версию жизни. Как говорится, резкими мазками.

— Эдвард любит свободу выбора, — как-то обмолвился Том, но от комментариев воздержался. Они с Рэй были свидетелями на свадьбе — обычной гражданской церемонии.

Энджел почудилось, что Эдвард куснул Рэй за мочку, когда все четверо обменивались официальными поцелуями, но потом она все же решила, что ей померещилось.

Именно так начинал он любовные игры: прильнув к ней в теплой темноте супружеского ложа, Эдвард находил ухо Энджел и сжимал зубами нежную мякоть, скользя рукой к бедрам. Энджел сама никогда не проявляла инициативы. Нет. Энджел ждала, терпеливо. Несколько раз, в самом начале, она посмела погладить его сонное тело, но Эдвард не только не отозвался на ласку, он был холоден с ней еще много дней и спал на своей половине, пока возмездие не миновало и Энджел вновь не оказалась в его теплых объятиях.

От его любви расцветали цветы, дом полнился изобилием и теплом, а вода пьянила, точно вино. Эдвард, счастливый, дарил Энджел улыбки и ласку. Он держал ее душу в надежных руках. Гнев Эдварда обрушивался внезапно, из ниоткуда, или по крайней мере оттуда, откуда не ждала его Энджел. Еще вчера милостиво встреченное замечание, благосклонно прощенная оплошность сегодня являлись возмутительным проступком. Невинная фраза о погоде, сказанная, чтобы нарушить тягостное молчание, воспринималась как признак сварливой брюзгливости, а слезы, вызванные первой язвительной колкостью, лишь подливали масла в огонь.

В гневе Эдвард удалялся в студию и запирался на ключ, а Энджел (скоро она поняла, что рыдать под дверью, стуча, умоляя и протестуя, — значит только продлить его ярость и собственные мучения) шла в сад и, словно ничего не случилось, полола, копала, сажала, кожей чувствуя его злобу, сочившуюся из-под двери, — злобу, затмевающую солнце, отравляющую почву, парализующую пальцы: руки у нее тряслись, ошибались, делали все невпопад, и ничего не росло.