Аугуст Гайлит - Новеллы

Отец понуро сидит возле нее, щеплет лучину, поддерживает огонь.

Хундва поднимает глаза, и я слышу сквозь жужжание прялки, как она спрашивает:

- Стало быть, убили сегодня Энрика?

- Убили! - отвечает отец низким грудным голосом. - Еще как убили, - с удовольствием повторяет он. - Растянулся — лапы кверху, поганец этакий!

- Может, это был не он? - сомневается Хундва.

- Точно он, - уверенно говорит отец. - Кто же еще? Скулил и хватал снег, когда моя пуля его настигла. Вся пасть в крови, и он сплевывал ее в снег, как человек.

Хундва ничего не отвечает, снова склоняется к прялке, и я слышу лишь тихое ее жужжание.

Хмельная удаль наполняет меня. Хочется крикнуть им в окно, что я жив, бегаю и дышу — ухууу! Еще есть у меня болота, еще полно во дворах всякой живности. Еще много у меня прыти, будто несусь на парусах, наполненных ветром, еще есть где спрятаться в непролазных болотах!

И я встаю перед лачугой и начинаю выть что есть мочи, чтобы они слышали, что жив я, жив. Радость и опьянение в моем вое, превосходство над этими людьми.

Отец разражается воплями и проклятьями. Хватает ружье и выскакивает во двор, но я уже далеко от его хибары.

Этой ночью ношусь по болотам как угорелый. Добегаю до топей Вийрасте, делаю большой круг и снова обратно. Светит луна, под ногами искрится снег, деревья роняют длинные тени, словно плетут густые сети.

Лишь на следующий вечер я возвращаюсь назад. Весь снег истоптан следами, должно быть мужики искали убитых волков. Всюду чернеют кострища — они провели на болоте целый день. Однако спрятанных волков люди не нашли. Тут и там насторожены волчьи ямы. Стаскиваю ветки с ям, чтобы досадить людям.

И наконец наступил день, когда я увидел Хундву.

Увидел бегущую мне навстречу волчицу. Уже издалека я признал в ней Хундву. Она бежала, весело и дружелюбно повизгивая. Шерсть у нее был мягкая, желтоватая, с коричневой полосой вдоль спины. Ноздри ее розовели, зубы сверкали, как снег. Но глаза были прежние — большие серые человеческие глаза, полные веселья и озорства.

Она подошла ко мне урча, виляя хвостом и приветливо скаля зубы. Я почувствовал ее теплоту, и радость переполнила мое сердце. Мы долго, все утро бегали с ней по болотам. В Кааресте зарезали овцу, сволокли в болото и съели урча. Мы были сильны и резвы, никто не мог бы угнаться за нами.

Провожая ее домой, я подошел довольно близко к лачуге. Там она обернулась человеком, погладила меня и посмотрела влюбленными глазами.

- Жди меня ночью, волчонок! - сказала она на прощанье.

Я радостно завыл ей вслед и завилял хвостом. Она долго махала рукой. Щеки ее разрумянились, губы были сочны, груди — высоки и налитые.

Весь день я кружил возле лачуги и ждал Хундву. С наступлением ночи она пришла легкой походкой, обняла меня за шею и сказала:

- Сегодня мы должны далеко убежать, волчонок. Твой отец не любит, когда я гуляю по ночам. Должно быть, знает, что я с тобой — сегодня чистил и смазывал ружье, грозился пойти на болото тебя караулить. Бежим, волчонок!

Она обернулась волчицей, и мы помчались в дальние дали. Кончились болота, кончились топи, начались густые леса. В лесах было полно оленей, косуль и зайцев, но мы их не трогали. Показались широкие поля, большие села, всюду светились окна, но мы повернули назад. Мне не хотелось больше туда, за леса и болота.

Хундва бежала впереди, я за ней. Навстречу попадались волчьи стаи, они присоединялись к нам. Далеко разносился наш радостный зов. По всему лесу отдавался наш бег. В страхе взмывали сонные птицы, тяжело взмахивая крыльями.

Утром Хундва сбросила волчью шкуру и сказала:

- Жди меня снова, волчонок!

Вся чаще стала она убегать из дома, все дольше оставалась со мной, последний раз — один день и две ночи.

Как-то мы увидели на болоте двух старых волков. Сивая шерсть свисала клочьями, хвосты стыдливо поджаты. Принюхиваясь к нашим следам, они ковыляли следом за нами. Уже издалека мы узнали в них отца и Уллу. Ухууу! - радостно завыли мы и понеслись по болоту. Ищи ветра в поле! - ликовали мы. Мы словно срослись друг с другом, только и жили, когда были вместе.

Но однажды Хундва не пришла.

Что-то стряслось. Я не отходил далеко от лачуги, но Хундва не шла. Тянулись долгие дни и ночи, тоскливо скуля, бродил я кругами, но Хундва не приходила.

Вьюжной ночью я подкрался к окну.

Хундва сидела в углу комнаты, печально сложив руки на коленях. Голова перевязана, на щеках кровоподтеки, в глазах мертвящая тоска, - она не произносила ни слова. Отец метался по комнате, кашлял, бросал на Хундву косые взгляды, но она сидела, застыв, не поднимая глаз. Видать, он сурово наказал Хундву за то, что она гуляла со мной.