Лев Толстой: Метель

Л.Н.Толстой

МЕТЕЛЬ

(1856)

I.

В седьмом часу вечера, я, напившись чаю, выехал со станции, которой названия уже не помню, но помню, где-то в Земле Войска Донского, около Новочеркасска. Было уже темно, когда я, закутавшись в шубу и полость, рядом с Алешкой уселся в сани. За станционным домом казалось тепло и тихо. Хотя снегу не было сверху, над головой не виднелось ни одной звездочки, и небо казалось чрезвычайно низким и черным сравнительно с чистой снежной равниной, расстилавшейся впереди нас. Едва миновав темные фигуры мельниц, из которых одна неуклюже махала своими большими крыльями, и выехав за станицу, я заметил, что дорога стала тяжелее и засыпаннее, ветер сильнее стал дуть мне в левую сторону, заносить в бок хвосты и гривы лошадей и упрямо поднимать и относить снег, разрываемый полозьями и копытами. Колокольчик стал замирать, струйка холодного воздуха пробежала через какое-то отверстие в рукаве за спину, и мне пришел в голову совет смотрителя не ездить лучше, чтоб не проплутать всю ночь и не замерзнуть дорогой. - Не заблудиться бы нам? - сказал я ямщику. Но, не получив ответа, яснее предложил вопрос: - Что, доедем до станции, ямщик? не заблудимся? - А Бог знает, - отвечал он мне, не поворачивая головы, - вишь, какая поземная расходится: ничего дороги не видать. Господи-батюшка ! - Да ты скажи лучше, надеешься ты довезти до станции или нет? - продолжал я спрашивать. - Доедем ли? - Должны доехать, - сказал ямщик и еще продолжал говорить что-то, чего уже я не мог расслышать за ветром. Ворочаться мне не хотелось; но и проплутать всю ночь в мороз и метель в совершенно голой степи, какова эта часть Земли Войска Донского, казалось очень невесело. Притом же, несмотря на то, что в темноте я не мог рассмотреть его хорошенько, ямщик мой почему-то мне не нравился и не внушал к себе доверия. Он сидел совершенно посередине, с ногами, а не сбоку, роста был слишком большого, голос у него был ленивый, шапка какая-то не ямская - большая, раскачивающаяся в разные стороны; да и понукал он лошадей не так, как следует, а держа вожжи в обеих руках, точно как лакей, который сел на козлы за кучера, и, главное, не доверял я ему почему-то за то, что у него уши были подвязаны платком. Одним словом, не нравилась и как будто не обещала ничего хорошего эта серьезная, сгорбленная спина, торчавшая передо мною. - А по-моему лучше бы воротиться, - сказал мне Алешка: - плутать-то что веселого! - Господи-батюшка! вишь, несет какая кура! ничего дороги не видать, все глаза залепило... Господи-батюшка! - ворчал ямщик. Не проехали мы четверти часа, как ямщик, остановив лошадей, передал вожжи Алешке, неловко выпростал ноги из сиденья и, хрустя большими сапогами по снегу, пошел искать дорогу. - Что? куда ты? сбились, что ли? - спрашивал я; но ямщик не отвечал мне, а, отвернув лицо в сторону от ветра, который сек ему глаза, отошел от саней. - Ну что? есть? - повторил я, когда он вернулся. - Нету ничего, - сказал он мне вдруг нетерпеливо и с досадой, как будто я был виноват в том, что он сбился с дороги, и, медлительно опять просунув свои большие ноги в передок, стал разбирать вожжи замерзлыми рукавицами. - Что ж будем делать? - спросил я, когда мы снова тронулись. - Что ж делать! поедем, куда Бог даст. И мы поехали тою же мелкой рысью, уже очевидно целиком, где по сыпучему в четверть снегу, где по хрупкому голому насту. Несмотря на то, что было холодно, снег на воротнике таял весьма скоро; заметь низовая всё усиливалась, и сверху начинал падать редкий сухой снег. Ясно было, что мы едем Бог знает куда, потому что, проехав еще с четверть часа, мы не видали ни одного верстового столба. - Что, как ты думаешь, - спросил я опять ямщика: - доедем мы до станции? - До которой? Назад приедем, коли дать волю лошадям: они привезут; а на ту вряд... только себя погубить можно. - Ну, так пускай назад, - сказал я: - и в самом деле... - Стало, ворочаться? - повторил ямщик. - Да, да, ворочайся! Ямщик пустил вожжи. Лошади побежали шибче, и хотя я не заметил, чтобы мы поворачивали, ветер переменился, и скоро сквозь снег завиднелись мельницы. Ямщик приободрился и стал разговаривать. - Анадысь так-то в заметь обратные с той станции поехали, - сказал он: - да в стогах и ночевали, к утру только приехали. Спасибо еще к стогам прибились, а то все бы чисто позамерзли - холод был. И то один ноги позаморозил, - так три недели от них умирал. - А теперь ведь не холодно и потише стало, - сказал я: - можно бы ехать? - Оно тёпло-то тёпло, да метет. Теперь взад, так оно полегче кажет; а метет дюже. Ехать бы можно, кабы кульер али что, по своей воле; а то ведь шутка ли седока заморозишь. Как потом за вашу милость отвечать?