Евгений Басин - Любовь и искусство

Он с любовью зарисовывал бабочек на кочнах капусты, мышей ночью за едой, летучую мышь, птицу на ветке, цветистую птичку – рыболова, притаившуюся в камышах; при этом, вживаясь, он сумел передать «ощущение вольной птичьей жизни в ее естественной среде». В основе любви к природе, ее очеловечения, одушевления лежит принцип «антропоморфного» видения, который был присущ Ван Гогу и некоторым другим художникам. «Я словно бы вижу во всем душу», – говорил Ван Гог. «Смотреть на иву, как на живее существо», «Когда рисуешь дерево, трактовать его как фигуру» – таковы неизменные принципы его антропоморфного видения. В одном из ранних рисунков – «Этюд дерева» – художник, по его словам, старался одушевить пейзаж тем же чувством, что и фигуру, он словно создал «духовный» портрет дерева, пострадавшего от ветров и бурь, как человеческое тело – от житейских превратностей. В молодой пшенице было для него что – то невыразимо чистое, нежное, нечто пробуждающее такое же чувство, как, например, лицо спящего младенца. Затоптанная трава у дороги выглядела такой же усталой и запыленной, как и обитатели трущоб. Побитые морозом кочны савойской капусты напомнили ему кучку женщин в изношенных шалях и тонких платьишках, стоящих рано утром у лавчонки, где торгуют кипятком и углем.

По – видимому, способность к «одушевлению» и потребность в нем – универсальная черта художественного таланта. В этом убеждают как высказывания художников разных эпох и направлений, так и сами их произведения. Вот некоторые свидетельства мастеров изобразительного искусства.

Ж. Энгр. Если у вас есть время сделать точный набросок предмета, «возьмитесь за модель с любовью… чтобы впитать ее в свое сознание и чтобы она вросла в него, как ваша собственность» [28].

Ф. Рунге. «Не зарождается ли произведение искусства именно в тот момент, когда я проникаюсь чувством слияния с Вселенной?.. Это зарождение, пробуждаемое природой, которую мы ощущаем не только внутренне, но и в нашей любви…» [29].

Сезанн. «Я вдыхаю девственную чистоту вселенной… Я прихожу на мотив и теряюсь в нем. Смутно размышляю. Солнце мягко пронизывает меня, словно далекий друг, который подогревает мою разнеженность, оплодотворяет ее. Мы даем всходы».

Матисс. «Начинающий живописец должен почувствовать, что именно поможет ему слиться с природой, отождествить себя с ней, проникая в вещи (в то, что я называю натурой), которые затрагивают его чувства» [30].

Многие «серововеды» отмечают присущую художнику высокоразвитую способность к перевоплощению, актерские способности и т. п. В данном тексте важно подчеркнуть нравственную основу этой способности. Репин, отметив, что Серов до нераздельной близости» с самим собой чувствовал всю органическую суть животных, особенно лошадей, в формы и очертания которых более всего вкладывал душу, делает существенное примечание: все это горячо чувствовал, ибо горячо любил.

Но Серов интересен для нас и другой важной стороной своего эмпатического дарования. Художник часто любит модель особой, художнической любовью: за то, что она дает творцу возможность создать выразительный образ. Вспомним, что Серов увлекается, вдохновляется той характеристикой, которую можно сделать на холсте. Его ученик художник Н. Ульянов вспоминает, что Серов «влюблялся» в «глазок» купчихи Морозовой, в «отшлифованную светскость» графини Орловой – во все, что давало возможность создать нечто большее, чем портрет. «Влюбляясь» в модель, художник, в сущности, влюбляется в будущий образ, который он создаст и с которым он себя идентифицирует в акте творчества.

Идентификация художника с творимым им образом происходит потому, что он любит эти образы, но особой художнической любовью. Художественный образ отличается от реальности, он более идеален, обобщен и т. д. Поэтому и чувства к нему иные, чем, например, к реальному человеку. Любовь художника не то же самое, что личная человеческая привязанность. Это, скорее, надличное чувство, поднимающее художника над миром его житейских страстей и интимных предпочтений. Например (С. Выготский и др.), в плане личном Ван Гог больше всех людей любил своего брата Тео. Однако он ни разу не написал его портрета, как и портретов тех женщин, которых любил (кроме Христины, служившей ему натурщицей). Как художник, он жил в мире иных чувств – более широких, менее интимных, не зависимых от превратностей личной судьбы, как справедливо подметила Н. А. Дмитриева [31].

Эстетическая и искусствоведческая мысль давно уже подошла к пониманию, что преобразования, осуществляемые фантазией и затрагивающие художественные чувства (в том числе и любовь), обязаны преобразованиям личности творца в целом.