Array Коллектив авторов - Притяжение Андроникова

Но однажды, спустя несколько лет, я всё-таки рассказала Ираклию Луарсабовичу о своих впечатлениях и переживаниях на том концерте. Мы вместе посмеялись.

Сам папа познакомился с Ираклием Луарсабовичем в одном из санаториев Северного Кавказа. В тот период папа готовил первое в Советском Союзе исполнение концерта Альбана Берга. Неудивительно, что люди, которые там отдыхали, были не очень довольны тем, что целыми днями из-за дверей доносится музыка. Однако Ираклий Луарсабович очень артистично отбивал нападки отдыхающих на папины занятия. Он говорил: «Как вы можете? Как вы можете??! Люди платят большие деньги, чтобы попасть на концерт! И ещё „бисы” просят! А вы недовольны. Вы же совершенно бесплатно, проходя мимо, можете остановиться и послушать. Да вы должны на цыпочках ходить мимо дверей, чтобы не дай бог не нарушить процесс великого артиста». Люди не могли не согласиться с Ираклием Луарсабовичем после столь убедительной речи и начинали думать, что им действительно крупно повезло. Папа всегда смеялся, когда рассказывал об этом.

Помню ещё один случай. У нас на даче собралось много очень интересных людей. Среди них были и Ираклий Луарсабович с Вивианой Абелевной. Наталья Ильинична Сац, режиссёр от Бога, всегда всех умела организовать (даже в сталинском ГУЛАГе создала театр из заключённых). Сперва она убедила Ираклия Луарсабовича прочесть один из его устных рассказов, что вызвало исключительный восторг всех присутствовавших в доме. И после обратилась к папе: «Лёня, а теперь мы хотим послушать Вашу скрипку! Устройте нам маленький концерт». Мы поднялись в папин кабинет. Гости разместились кто на диване, кто – на стуле, кто-то – в кресле. Помню, как Ираклий Луарсабович сидел, подперев голову рукой, и очень внимательно слушал. Мы с папой сыграли Крейцерову сонату Бетховена (через несколько дней предстоял концерт в Большом зале консерватории, и это было моё первое выступление с папой в Москве, мне было 16). Мы сыграли сонату целиком. Все стали благодарить нас, говорить тёплые слова, а Ираклий Луарсабович подошёл к папе и очень серьёзно сказал: «Вы ведь Лермонтов! Вы действительно Лермонтов!.. В Вашей музыке столько же поэзии, сколько в его поэзии музыки».

Маше, каких еще не бывало на свете: она знает мое отчество – Луарсабович. Она называет меня по имени и отчеству. На это способны очень немногие. Привет Маше, успеха ей, славы и счастья, а альбому – зеленую дорогу в истории мирового искусства.

А потом он пришёл на концерт и заглянул к нам в артистическую перед началом. Я помню, что очень волновалась. Но он сказал мне всего лишь несколько слов, так весело, артистично, по-доброму – и в миг приободрил меня, снял с меня напряжение.

Надо сказать, что человек он был необычайного дара. В нём уживалось столько качеств: невероятная серьёзность и удивительная лёгкость, академичность и артистичность. Он выступал в особом жанре. Ничего подобного я больше никогда в своей жизни не видела и, наверное, не увижу. Как же фундаментально он проводил исследования и настолько легко и искрометно о них рассказывал! Как он перевоплощался в героев своих рассказов! Это был редчайший талант.

В память о первом вечере в доме Леонида Когана и Елизаветы Гилельс осталась запись Ираклия Луарсабовича в блокноте помощницы Маши.

С Ираклием Луарсабовичем Андрониковым я познакомился в литературно-драматической редакции Всесоюзного радио. Вместе мы записали несколько его замечательных устных рассказов. Запомнилась работа над литературно-музыкальной передачей «Четырнадцать русских троек». Я был режиссёром этой программы, хотя, должен сразу обмолвиться, режиссировать, в сущности, там было нечего. Андроников настолько интересно рассказывал, так профессионально подходил к делу, что мне хотелось просто слушать и учиться у него. Простор для себя я нашёл в другом – подборе музыкальных иллюстраций. Дело это было ответственное, поскольку песен о русских тройках много, но не все из них Андроникову подходили, не все отвечали его замыслу. А он очень ревностно относился к этому вопросу. Иногда забраковывал найденные мною отрывки и тут же предлагал: «Попробуй-ка эту песню». Я соглашался и не сожалел. Оказывалось, что песня отлично ложилась на тот или иной эпизод рассказа. Одним словом, сотрудничать с ним было и сложно, и легко.