Григорий Кружков - Очерки по истории английской поэзии. Поэты эпохи Возрождения. Том 1

Мне в душу, Хлоя, загляни,
Ее убранство оцени;
Ты убедишься: ряд за рядом
По залам всем и анфиладам
Висят шпалеры и холсты –
Десятки лиц, и в каждом ты!
Вот все, что я в душе лелею;
Всмотрись же в эту галерею.
Здесь на картине предо мной
Ты в образе тиранки злой,
Изобретающей мученья
Для смертных – ради развлеченья.
О, дрожь берет при виде их –
Орудий пыточных твоих,
Среди которых всех жесточе
Уста румяны, темны очи.
А слева, на другой стене,
Ты видишься Авророй мне –
Прелестной, полуобнаженной,
С улыбкой розовой и сонной.
Купаются в росе цветы,
Несется щебет с высоты,
И голуби в рассветной лени
Воркуют у твоих коленей.
А там ты ведьмой над огнем
В вертепе мрачном и глухом
Возлюбленного труп терзаешь
И по кишкам его гадаешь:
Доколе красоте твоей
Морочить и казнить людей?
И сведав то (помыслить страшно!),
Бросаешь воронью их брашно.
А здесь, на этой стороне,
Ты в перламутровом челне
Венерою пенорожденной
Плывешь по зыби полуденной;
И Альционы над водой
Взлетают мирною чредой;
Чуть веет ветерок, лаская,
И амброй дышит даль морская.
И тысячи других картин,
Которых зритель – я один,
Мучительнейших и блаженных,
Вокруг меня висят на стенах;
Тобою в окруженье взят,
Я стал как многолюдный град;
И в королевской галерее
Собранья не найти полнее.
Но среди всех картин одну
Я отличить не премину –
Такой я зрел тебя впервые:
Цветы насыпав полевые
В подол, пастушкой у реки
Сидишь и вьешь себе венки
С невинной нежностью во взорах,
Фиалок разбирая ворох.

С тех давних пор, как с музой вы сдружились,
Век выродился, нравы изменились.
На каждом – духа общего печать:
Заразы времени не избежать!
Когда-то не было пути иного
К признанию, чем искреннее слово.
Был тот хвалим, кто не жалел похвал,
Кто не венчался лавром, а венчал.
Честь оказать считалось делом чести.
Но простодушье кануло без вести.
Увы, теперь другие времена,
В умах кипит гражданская война,
Признанье, славу добывают с бою,
Возвышен тот, кто всех сравнял с землею,
И каждый свежий цвет, и каждый плод
Завистливая гусеница жрет.
Я вижу этой саранчи скопленье,
Идущей на поэта в наступленье, –
Пиявок, слухоловок и слепней,
Бумажных крыс, ночных нетопырей,
Злых цензоров, впивающихся в книгу,
Как бы ища преступную интригу
В любой строке, – язвительных судей,
Что всякой консистории лютей.
Всю желчь свою и злобу языкасту
Они обрушат на твою «Лукасту».
Забьет тревогу бдительный зоил:
Мол, ты свободу слова извратил.
Другой, глядишь, потребует ареста
Для книги, а певца – вернуть на место,
Зане со шпагой пел он красоту
И подписал петицию не ту.
Но лишь прекрасный пол о том узнает,
Что Лавлейсу опасность угрожает –
Их Лавлейсу, кумиру и певцу,
Таланту лучшему и храбрецу,
Сжимавшему так яро меч железный,
Так нежно – ручку женщины прелестной, –
Они в атаку бросятся без лат
И своего поэта защитят.
А самая прекрасная меж ними,
Решив, что сам я – заодно с другими,
В меня вонзила взгляд острей клинка
(Ей ведомо, как эта боль сладка!).
«Нет! – я вскричал, – напрасно не казни ты:
Я насмерть встану для его защиты!»
Но тот, кто взыскан славою, стоит
Превыше всех обид и всех защит.
Ему – мужей достойных одобренье
И милых нимф любовь и поклоненье.

Сколь мудро это устроенье,
Что для рыданья и для зренья
Одной и той же парой глаз
Природа наградила нас.
Кумирам ложным взоры верят;
Лишь слезы, падая, измерят,
Как по отвесу и шнуру,
Превознесенное в миру.
Две капли, что печаль сначала
На зыбких чашах глаз качала,
Дабы отвесить их сполна, –
Вот радостей моих цена.
Весь мир, вся жизнь с ее красами –
Все растворяется слезами;
И плавится любой алмаз
В горячем тигле наших глаз.
Блуждая взорами по саду,
Везде ища себе усладу,
Из всех цветов, из всех красот
Что извлеку? – лишь слезный мед!
Так солнце мир огнем сжигает,
На элементы разлагает,
Чтоб, квинтэссенцию найдя,
Излить ее – струей дождя.
Блажен рыдающий в печали,
Ему видны другие дали;
Росою скорбный взор омыв,
Да станет мудр и прозорлив.
Не так ли древле Магдалина
Спасителя и господина
Пленила влажной цепью сей
Своих пролившихся очей?
Прекрасней парусов раздутых,
Когда домой ветра влекут их,
И персей дев, и пышных роз –
Глаза, набухшие от слез.
Желаний жар и пламя блуда –
Все побеждает их остуда;
И даже громовержца гнев
В сих волнах гаснет, зашипев.
И ладан, чтимый небесами,
Припомни! – сотворен слезами.
В ночи на звезды оглянись:
Горит заплаканная высь!
Одни людские очи годны
Для требы этой благородной:
Способна всяка тварь взирать,
Но только человек – рыдать.
Прихлынь же вновь, потоп могучий,
Пролейтесь, ливневые тучи,
Преобразите сушь в моря,
Двойные шлюзы отворя!
В бурлящем омуте глубоком
Смешайтесь вновь, поток с истоком,
Чтоб все слилось в один хаос
Глаз плачущих и зрячих слез!