Эрик Кандель - Век самопознания. Поиски бессознательного в искусстве и науке с начала XX века до наших дней

Этим занимались и экспрессионисты. На рисунке Шиле “Обнаженная перед зеркалом”, выполненном в 1910 году ( рис. 24–1 ), мы видим отражение художника и стоящую перед ним натурщицу, а также ее отражение: она смотрит в зеркало. Зритель видит отражения обоих. Как и Веласкес, Шиле ввел в этот портрет себя, но подчеркнул не власть, а вожделение.

Рис. 24–1. Эгон Шиле. Обнаженная перед зеркалом. 1910 г.

На натурщице нет ничего, кроме чулок, сапог и шляпки. Эти детали подчеркивают ее наготу. Скрывая части тела натурщицы, которые приличия позволяют оставлять открытыми, Шиле обращает внимание зрителя на другие, обнаженные. Самое изображение модели представляет собой превосходную карикатуру. Вилейанур Рамачандран отмечал, что эротическое искусство часто подчеркивает черты, отличающие мужчин от женщин. Ноги натурщицы раздвинуты, а отражающиеся в зеркале лобковые волосы привлекают взгляд, направляемый также линией руки.

Судя по всему, Шиле рисует натурщицу со спины, что на первый взгляд может показаться невинным. Но разместив ее перед зеркалом, он изображает ее и спереди, а также самого себя, работающего над рисунком. По отражению неясно, пытается ли натурщица соблазнить художника или просто смотрится в зеркало, не сознавая, что позирует. Его взгляд выражает вожделение, но натурщица как будто не замечает этого. И все же она откровенно сексуальна, и ее взгляд, который мы видим в зеркале, вместе со взглядом художника порождает ощущение, что перед нами любовники.

Как и Вермеер, Шиле использует зеркало, чтобы выразить свой интерес прямым и непрямым образом, к облику и тому, что происходит за кулисами психики, к скромности и к чувственности. При этом двойное изображение натурщицы в прямом смысле раскрывает ее – и как предмет вожделения, и как женщину с собственным внутренним миром. Ее отношение к художнику разительно отличается от отношения Эльзы из новеллы Шницлера к своему несостоявшемуся соблазнителю: мы видим, что и обнаженная модель, и одетый художник испытывают влечение друг к другу. Шиле делает явными бессознательные желания, которые, как утверждал Фрейд, скрываются за внешними проявлениями чувств каждого из нас. Интересно, что взгляд и художника, и модели будто задерживается на них самих, а не друг на друге, указывая на то, что их сексуальность во многом обращена вовнутрь.

На этом рисунке, как часто бывает у Шиле и Кокошки, мы ощущаем присутствие художника – не только потому, что он сам изображен, но и потому, что он прямо транслирует свои эмоции. В произведениях австрийских экспрессионистов черты художника и тех, кого он изображает, уже не связаны со стремлением порождать иллюзии, а отражают его попытки передать чувства портретируемых.

Подобно Веласкесу, но иными способами, Кокошка и Шиле подчеркивали эмоции портретируемого, выводя их на передний план и привлекая к ним внимание. Мы обязаны этим взаимодействию проводящих путей мозга и других, которые мы рассмотрим далее, еще тоньше настроенных на наши эмоции и эмоции окружающих.

Алоиз Ригль и Эрнст Гомбрих исходили из того, что картину заканчивает зритель: глядя на портрет, он эмоционально реагирует и пытается понять, что рассказал художник об облике и внутреннем мире модели. Биологические механизмы, участвующие в реакции зрителя на портрет, включают не только системы восприятия и эмоциональных реакций, но и систему эмпатии.

Системы восприятия, эмоций и эмпатии, составляющие биологические основы “вклада зрителя”, входят в число социальных структур мозга. Мы реагируем на портреты оттого, что биологически запрограммированы испытывать эмпатию, а также эмоции. Когда два человека разговаривают, каждый имеет некоторое представление о том, куда клонит собеседник. Когда мы смотрим на портрет, мы сразу получаем некоторое представление об эмоциональной жизни изображенного – в той степени, в какой художнику удалось о ней рассказать. Распознав эмоции человека на портрете, мы способны на них реагировать. Эта способность позволяет нам не только реагировать на произведения искусства, но и проникать в чужие мысли и чувства.

Ута и Крис Фрит из Университетского колледжа Лондона полагают, что функция нашей способности конструировать модели психики других людей состоит в том, чтобы предсказывать их действия и оценивать собственные мотивы. Ученые утверждают, что особенности наших социальных когнитивных способностей могут определяться прежде всего двумя факторами. Во-первых, у нас есть врожденное бессознательное стремление отслеживать разницу между собственными знаниями и знаниями окружающих. Это поощряет нас к обмену информацией. Один человек всегда знает нечто, чего не знает другой, и именно это может сделать общение продуктивным. Во-вторых, для эффективного обмена сведениями эти сведения необходимо осознавать, и поэтому то, что нам известно, представлено в мозге преимущественно в доступной для осознания форме. Когда мы видим эмоциональное состояние другого человека, реального или нарисованного, автоматически (бессознательно) активируется представление этого эмоционального состояния, включающее бессознательные физиологические реакции на него.