Андрей Кокорев - Российская империя в цвете. Места России. Фотограф Сергей Михайлович Прокудин-Горский

– А земля?

– Доход от земли? Вот сказали. Вы спросите, сколько у нас ее и какая она. Монастырских угодий 500 десятин. Пользуемся только 100 десятинами. Часть отдаем в аренду за 70 рублей, а 30 десятин обрабатываем сами, но обработка обходится недешево, потому что цены здесь на рабочие руки высоки.

– А лес есть?

– Как не быть, – улыбнулся настоятель, – лесу – до 200 десятин. В одной даче растет только кустарник, строевой вырубил под гребенку мой предместник Герман. В другой даче действительно есть дровяной лесок, но дача далеко, вывозка дороже стоимости материала, так и не возим своих дров, а покупаем на стороне. Это будет без хлопот и дешевле.

– А церковные доходы?

– Таких сборов у нас немного, к нам богомольцы почти не ходят. Благодетелей и жертвователей я сторонюсь.

– Почему же?

– Надо писать, ездить, просить, а это не в моих убеждениях. Многие монахи живут таким образом, и многие монастыри обстраиваются на чужой счет. По-моему, трудись сам, лично добывай. Тогда будет и сердцу легко, и на душе приятно.

„Совсем современный монах“, – снова мелькнуло у меня в голове.

– А как насчет скотоводства?

– По земле и скотинка: 20 коров, 8 лошадей.

– Другой живности никакой?

– Было, было, – замахал руками игумен. – До моего настоятельства по монастырю гуляли куры, гуси. От них столько накопилось неприятности, что неделю вывозили грязь.

– Несмотря на скудные средства, у вас все-таки ремонты.

Игумен быстро соскочил со стула. Мне представилось, что эта фраза его оскорбила, но вышло иное.

– Экономия, расчет, уменье концы сводить, – весьма убедительным тоном говорил игумен. – Я вам сейчас покажу сведения, что подавал недавно ревизору о состоянии монастыря. Он отошел к другому столу, порылся в бумагах и поднес мне лист, указывая пальцем на одно место и торжественно говоря: „береженая копеечка“.

Я прочитал: „Принято 28 тыс. С 1896 по 1902 год капитал увеличился на 40 тысяч, но из них израсходовано на благоустройство 30 тысяч“.

– Все в мою бытность, – пояснил игумен, потом взял бумагу и прижал ее к груди, спрашивая меня глазами: „Как вам это покажется?“

– Делает вам честь, – заключил я.

– Еще должен вам сказать, – снова начал игумен, садясь против меня, – по моим наблюдениям, ныне монастыри стали падать как-то нравственно. Монахи не ищут уединения и постной жизни, а только денег. Ведь в наш монастырь третьеклассный не пойдет монах из первоклассного штатного. Зачем ему? Там свободнее и бездельнее, а у нас стеснительно, работать заставляют, ну, и строгость некоторая есть».

Интересным оказался и рассказ настоятеля при поездке к храму Иоанна Предтечи на Малышевой горе:

«Выйдя из храма, игумен повел меня под гору со стороны Волхова.

– Видите? – указывал он мне на пещеры, идущие под храм. – Здесь бывший наместник Гермоген добывал песок и продавал на стеклянные заводы. Не соображал, чудак, что это может повредить зданию.

– Но ведь он извлекал средства на нужды.

– В том-то и дело, что не на нужды, – с сожалением возразил отец Арсений. – Он был из бессарабских дворян, любил лошадей, держал конский завод. Дела шли худо, а он не унывал и ничем не брезговал, лишь бы заполучить деньги для удовлетворения своей прихоти. Ну, что он тут наделал!

– Да, вещь непоправимая.

Мы снова стали подниматься на высоту. Настоятель все время вздыхал и порицал Гермогена за пещеры.

На горе игумен отвел меня от храма в сторону и сказал:

– Отсюда полюбуйтесь.

– Хорош, – повторял я, – хорош.

Действительно, круглый, обширный, с пятью главами храм по наружному виду был привлекателен».

Побывал А. Г. Слёзскинский и в Успенском женском монастыре, получив неизгладимые впечатления:

«Когда я приехал в обитель и вошел внутрь ее, то представлялось, что это скорее небольшое богатое село, чем монастырь. Чистенькие домики в 3–5 окон, совершенно мирского характера, лепились по уклону до стены, за которой сейчас же и река. Отдельные садики, палисадники, цветники – все это приятно, но не по-монастырски, нет общего, казенного.

Две церкви. Одна, Успенская, с высокой колокольней обычного типа, оштукатуренная и выбеленная; другая же, Благовещенская, снаружи довольно странная. Если бы не маленькая глава с крестом, то всякий подумает, что это не храм, а обыкновенное домовое здание. На дворе для монастырских жителей я сделался просто мишенью. В меня стреляли глазами со всех сторон. Каждая сестра, проходя мимо, сокращала шаги, оглядывалась и смотрела на меня, как на заморское чудо. Но когда со мной заговорила монахиня, отрекомендовавшаяся письмоводительшей матушки, иные сестры брали на себя смелость останавливаться и разглядывать меня ближе».