Анатолий Шанин - Поезд идет на восток

На грязной, безлюдной, захолустной станции Забайкальск было какое-то сонное царство, не видно было никакой власти: все было закрыто, нигде ничего не работало, изредка с совершенно безразличным видом проходили пограничники. На мой вопрос кто-то посоветовал сходить на городскую почту, где, возможно, мог быть междугородний телефон. Хоть и было страшновато, поскольку я не представлял себе, сколько времени потребуется на замену колес, – никто об этом не сказал – я все-таки отправился на поиски. Мои опасения оказались напрасными: весь городок можно было пройти вдоль и поперек за полчаса. Но, как можно было и предположить, на почте телефона не оказалось, надо было искать телеграф, а линия единственного телефона на телеграфе была занята. Все как положено!

Пришлось вернуться на вокзал, где выяснилось, что мои поиски вообще были напрасными, потому что тетя Соня, работавшая в почтовом киоске и бывшая едва ли не единственной живой душой на этой Богом и властью позабытой станции, по совместительству занималась и заказами на телефонные переговоры. И хотя заказов у нее было довольно много, а телефонная будка всего одна, я уговорил добрую тетю Соню помочь мне связаться с домом.

В 13.30 по московскому или 19.30 по местному времени состав тихо и медленно подкрался к станции, хотя никаких объявлений по радио не было. Я подошел к уже открытому вагону и вошел в свое купе. Но оказалось, что я уже не первый: на верхних полках стоял наш молодой китаец и старательно отворачивал верхний вентиляционный люк в потолке. Увидев меня, он какое-то время испуганно смотрел на меня, а затем широко улыбнулся своей раскосой улыбкой и, ничего не говоря, продолжил свое дело. Открыв люк железнодорожным ключом, он быстро достал из своей сумки несколько фонарей для автомобилей, запихнул их под потолок и также быстро закрепил люк на прежнем месте. Все произошло в какие-то считанные секунды. Другие пассажиры еще даже не успели войти в вагон. Судя по всему, он уже не первый раз проделывал такую работу, поэтому так хорошо рассчитал время. Закончив эту процедуру, он спрыгнул с верхней полки и, по-прежнему мило улыбаясь, сел рядом со мной. Я понимал, что ему уже ничего не оставалось делать, кроме как положиться на мою порядочность. Естественно, и у меня хоть и было дурацкое положение, но заниматься розысками «честных контрабандистов» в духе лермонтовского Печорина на Тамани не было никакого желания. Отношение же к предательству в любой форме было воспитано еще с детства. Мой-то сосед моих мыслей, конечно, прочитать не мог и обреченно ждал своей судьбы: «Выдаст или не выдаст?» Можно было только догадываться, что творилось у него в душе.

Вскоре в купе вернулись наши соседки, потом опять вошли пограничники, и, придравшись к документам русских горе-коммерсантов, стали высаживать их из поезда. А ведь у меня были деньги одного из них, и надо было как-то их вернуть. Все пассажиры чинно сидели в своих купе, боясь шелохнуться, тем более что между нашими купе стоял пограничник. Ребята какое-то время пытались качать права, но на границе, как я понял, это совершенно бесполезное дело, поэтому они все же стали собираться на выход. Что же делать? Я вышел из купе, а мой горемыка Михалыч из-за спины пограничника стал подавать мне сигналы, мол, отдай деньги, но я не представлял себе, как это сделать так незаметно, чтобы погранцы не заметили. Затем Михалыч подскочил ко мне как бы попрощаться, и я быстро сунул ему его капиталы.

Одна заморочка на этом закончилась, но пограничники начинали проверять вагон. У нашего купе, загородив собою всю дверь, остановился мощный прапорщик, бывший, как мне показалось, немного навеселе, а солдаты, не решившись его побеспокоить, прошли мимо нашего купе. Из вагона вывели еще двоих китайцев, у которых оказались просроченными паспорта, и забрали двух контрабандных щенков в соседнем вагоне. Они, оказывается, очень дороги в Китае и представляют собой одну из статей бизнеса, но перевозке без документов не подлежат.

Наконец, уже в густых сумерках, поезд медленно и как-то обреченно тронулся дальше, и я, по выражению проводника, остался в вагоне, если не во всем поезде, единственным «советским гражданином». Надо признать, было некоторое тревожное чувство при пересечении границы первый раз в жизни, все-таки совсем чужая страна, да и некоторая настороженность, сохранившаяся еще с тех незапамятных времен обоюдоострой вражды, давала себя знать, не зря же я когда-то рассматривал территорию Китая в прицел мощного бинокуляра и не только через него.