Григорий Брускин - Все прекрасное – ужасно, все ужасное – прекрасно. Этюды о художниках и живописи

Кстати, о Пурыгине. Встречаются люди, которые с матерком идут по жизни, рассказывают такое, от чего уши вянут, а в искусстве предельно стерильны. Чуть ли не девственны. А бывает наоборот – в книгах и картинах все что угодно. Запретов нет. А вслух, публично, не в состоянии произнести ни одного нецензурного слова. Назовем это застенчивостью. Леня относился к последним.

Помните, как в середине 80-х мальтийский посол в Советском Союзе – такой свойский парень приблизительно нашего возраста, женатый на украинской дывчине, – устроил у себя в посольстве, которое представляло собой не что иное, как обычную трехкомнатную квартиру в блочном доме на Октябрьской площади, чтение пурыгинской «Машки Малашкиной»? Пурыгин попросил Вас прочесть текст, состоящий большей частью из матерных слов и неприличных сцен, а сам, пока Вы читали, отсиживался, краснея и потея, где-то в коридоре.

Приблизительно в то же время он как-то позвонил мне и сказал: давай, мол, организуем совместную выставку двух настоящих русских художников – тебя и меня. Пришлось Леню слегка огорчить по части моей аутентичности. Хотя Вы, достохвальный Дмитрий Александрович, однажды и сочинили: «Если, скажем, Гриша Брускин / Искренне художник русский, / Искренне и навсегда, / То тогда… а что тогда? / А тогда и есть / Гриша Брускин – русский художник».

Послушайте, а может быть, Вас привел ко мне вовсе не Рубинштейн? А, скажем, Борис Орлов. Почему бы и нет? Например, сразу после выставки. Помню, Вы с Борей устроили очередную однодневную выставку в вашем Клубе скульпторов. Кого там только не было: и Лебедев, и Чуйков, и Кабаков, и Булатов, и, естественно, Васильев, и кто-то еще… и Вы сами с Орловым. Среди прочих экспонатов – три мои совершенно одинаковые картины под общим названием «Фрагмент».

Помнится, Боря в тот вечер сравнивал выставившихся художников с солдатами на передней линии фронта; там, мол, и риска больше, и смертность выше. Так вот, сразу после выставки… да-да, после выставки… выставка – правильный, хороший повод для знакомства – Вы взяли и завалились ко мне с Орловым. Боря говорит: «Неужели вы до сих пор не знакомы? Этого не может быть! Сейчас я сделаю доброе дело». А у меня – ни поесть, ни выпить. Но Вы, слава Богу, не по части выпить были. Правда, пивом не гнушались, как я отметил выше. Да, пива могли выпить немерено. Может, целое ведро? Впрочем, так точно не было, потому что мы познакомились за пару лет до того.

А, может быть, Вы пришли сами? Да-да, припоминаю. Взяли и свалились как снег на голову. Это вполне в вашем духе. Без церемоний. Вот Вы пересекаете уже упомянутый выше двор. В зависимости от времени года шлепаете по гоголевской луже или же месите никем не убираемый снег. Из подвала уже несуществующего дома, где располагался в то время закрытый распределитель дефицитных продуктов для особо важных персон, бодро выходит увешанный пакетами, пышущий здоровьем популярный эстрадный певец. Селебрити грузит продукты в машину «Волгу», поглядывая на всякий случай по сторонам: нет ли где в окне…

Впрочем, может быть, Вам как раз повезло. И это был прекрасный ясный летний день. Двор был сухой. Небо синее. Птицы… Ну если не птицы, то хотя бы голуби… если не летали, то хотя бы шныряли по двору. Ну а если они даже и не шныряли, то их точно слопали злобные серые твари из колбасного подвала, чей выход в аккурат приходился дверь в дверь с черной лестницей, ведущей на мой чердак. Возле двери Вас встречали тетки из столовки на первом. Тетки переговаривались, как водится, хамскими голосами. Примостившись на пустых ящиках из-под тары, они чистили картошку. На втором этаже Вам попалась дверь в полувыселенную коммуналку. Вы, конечно, сразу обратили внимание на табличку: «Рубинштейн – 2 звонка». Помните, дверь была снаружи схвачена огромным висячим чугунным замком. И, конечно же, Вы услышали, что изнутри кто-то рвется наружу и исступленно дергает навеки запертую, если не замурованную дверь. Вы еще не удержались от жутковатой шутки: «Неужели Лев Семенович? Неужели он?!»

Итак, Вы миновали второй этаж и даже не вляпались ни в одну кошачью-собачью кучку на третьем. Звоните. Входите. И тотчас стреляете у меня сигаретку: Вы тогда уже бросали курить. Знали, что сердце. Знали, что нельзя.

Пришли-то Вы, пожалуй, сами, но не в мастерскую. А к нам домой. В кооператив «Художник-график». Малая Грузинская, д. 28, кв. 34. Припоминаете? Со стороны Волкова переулка. Ну, где пэтэушный дом. Возле Горкома графиков Вас еще чуть было не сшиб с ног художник Зверев. Едва увернулись. Маэстро в помятом состоянии, встав на четвереньки, с громким лаем (чем не Кулик?) нападал на малого тибетского терьера Коку. Отважный Кока не сдавался и Зверел в ответ.