Григорий Брускин - Все прекрасное – ужасно, все ужасное – прекрасно. Этюды о художниках и живописи

Я полагал, что картины написаны волшебником.

Владимир Иванович ушел на пенсию, появился новый преподаватель Гурвич Иосиф Михайлович – поклонник живописи l'Ecole de Paris и искусства раннего итальянского Возрождения. Я не просто разлюбил Лактионова: его имя превратилось для меня в синоним натурализма и дурного вкуса.

Одновременно охладел к любимым с детства передвижникам. Возненавидел искусство соцреализма. Я полагал, что советское искусство – вовсе не искусство. А ложь, инструмент пропаганды, призванный оболванивать граждан, проводить, как тогда говорили, «правильную» политику Коммунистической партии в широкие массы.

Я возмущался: по всей стране разбросаны лагеря, где томятся миллионы неповинных людей, а у «них» на экранах разъезжают кубанские казаки и свинарка влюбляется в горного пастуха на лживой Выставке достижений народного хозяйства.

Мне казалось, что лакейский соцреализм направлен против моей свободы. А сталинские высотки унижают мое достоинство.

Я не любил советскую власть, и последняя отвечала мне взаимностью.

После краха Советского Союза я иначе взглянул на искусство соцреализма.

Рассуждал приблизительно так: да, это искусство лжи. Но оно подобно кривому зеркалу, которое, искажая лицо человека, выявляет его суть. И если зритель умеет читать коды, у него в руках золотой ключик к правде.

Я полюбил сталинские высотки и нынче не могу помыслить родного города без этих замечательных творений.

Затем подумал, что соцреализм вовсе не искусство лжи. Наша жизнь протекала в идеологизированном пространстве. И эта самая кривда была частью заданного ландшафта. Как деревья в московском сквере. И, наоборот, не отразить эту «ложь» в искусстве было бы ложью.

Мы думали, что реалистическая эклектика, стиль «соцреализм» – косный выбор Сталина. На поверку оказалось, что такова была общая мировая тенденция. В период между двумя мировыми войнами искусство во всем мире отвернулось от авангарда и повернулось в сторону фигуративизма. В трех странах, а именно в Италии, в Германии и в России возникли идеологические версии реализма.

После победы над фашизмом во Второй мировой войне фигуративное искусство на Западе стало ассоциироваться с тоталитарными режимами. Западные, и прежде всего немецкие, интеллектуалы предупредили мировое сообщество, что фигуративное изображение обладает опасной аурой, которую злые силы (например, фашизм) при случае могут снова использовать против человека и человечества.

Авангард опять оказался в чести. Возникла вторая волна: абстрактное искусство, минимализм, концептуализм и прочее. В Советском Союзе из-за железного занавеса аналогичный процесс начался позже, спустя десяток лет, с появлением неофициального искусства.

Сталинский соцреализм представляет собой уникальный документ времени. И занимает особое место в истории вообще и в истории искусства в частности. Среди соцреалистов были прекрасные мастера. В том числе любимый ученик Исаака Израилевича Бродского Александр Иванович Лактионов.

Существуют художники одного творения – magnum opus. Шедевра с большой буквы. За примерами далеко ходить не надо. Вспомним Александра Иванова с его изумительной картиной «Явление Христа народу».

Бывают же художники и писатели, создавшие немалое количество произведений, но в культурной памяти оставшиеся всего лишь одним шедевром. В качестве примера можно привести весьма плодовитого французского писателя аббата Прево, написавшего множество романов, но известного лишь как автор ставшего классическим произведения «История кавалера де Грие и Манон Леско».

Нечто подобное произошло и с Лактионовым, прославившимся картиной «Письмо с фронта». Остальное наследие художника очень неровно. Оно включает и хорошие работы, например портреты его учителя Исаака Бродского, и весьма слабые, например портреты Сталина, которые выглядят вялыми раскрашенными фотографиями. Кстати, маэстро Бродский справился с этой задачей блестяще. И оставил несколько неординарных портретов вождя народов.

На творчество художника и на картину «Письмо с фронта» в частности оказала влияние работа замечательного русского пейзажиста Архипа Ивановича Куинджи «Березовая роща». Самого же Куинджи можно назвать наследником великих мастеров прошлого – волшебников света: Вермеера, Караваджо и де Ла Тура.

«Письмо с фронта» похоже на постановочные фотографии 40–50-х годов прошлого века, печатавшиеся в иллюстрированном журнале «Огонек». На картину так и просится логотип журнала. Правда, быт художник не приукрасил, как это делалось на вышеупомянутых снимках. Дом представлен на картине в обветшалом виде: штукатурка осыпалась, обнажив кирпичную кладку. Пол провалился. Доски балкона не то отвалились сами по себе, не то их украли воры. Руина в данном случае символизирует временные тяготы военного времени: победим – отремонтируем! Мир до получения «благой вести». Письмо принесло в отчий дом хорошие новости: отец семейства жив и гонит врага. Победа не за горами. И чудесный небесный солнечный свет буквально затопил место действия: поленовский «московский дворик» и разрушившееся крыльцо. Его летнее тепло согревает зрителя. Интонация картины – умиление – отразилась на лицах героев.