Евгений Рудницкий - Сто лет одного мифа

28 апреля семья переехала в еще не вполне отделанную виллу. Ее строительство стоило владельцу много нервов, и поначалу он хотел ее назвать (может быть, в шутку) «Эргерхайм» («Жилище огорчений»), однако в конце концов дом получил название «Ванфрид», то есть «Мир (или покой) мечты», и девиз на фронтоне разъяснял это название: «Здесь, где мечты мои нашли покой, покоем мечты я назову тебя, мой дом». Вилла имеет строгую кубическую форму небольшого древнеримского дворца, и почти все ее внутреннее пространство занимают огромный холл с застекленным потолком и расположенной на уровне второго этажа круговой галереей и выходящий в заднюю часть парка зал, стены которого закрывали полки с книгами, нотами и прочими бумагами. Такое устройство позволяло достойно принимать гостей, проводить домашние вечера и концерты, а также репетиции с основными солистами, что было одним из любимых занятий Мастера. Но для повседневной жизни дом оказался крайне неудобен, поскольку подниматься на верхний этаж приходилось по разным винтовым лестницам, скрытым на лестничных клетках по обе стороны виллы: чтобы перейти из одной части дома на верхнем этаже в другую, нужно было сначала спуститься на цокольный этаж по одной лестнице, а потом подняться по второй. В результате для обслуживания семьи пришлось нанять большой штат слуг, и у Козимы прибавилось работы: всем этим хозяйством нужно было заниматься с утра до вечера.

Вскоре в Ванфрид нанес визит Антон Брукнер, просивший принять посвящение его Третьей симфонии . Эту и предыдущую Вторую он показывал Вагнеру годом раньше еще на Даммаллее, но тот тогда затруднился сделать выбор, чем немало смутил своего почитателя. Скорее всего, Вагнер не стал глубоко вникать в суть творчества коллеги, отмеченного не только его собственным влиянием, но и, в еще большей степени, воздействием ранних романтиков – Шуберта, Шумана и Мендельсона. Впрочем, посвящение ему польстило, и Брукнер был радушно принят. В августе Вагнера посетил также Ницше, попытавшийся изумить друга услышанной в Базеле Триумфальной песнью для хора и оркестра Брамса, партитуру которой он привёз в подарок. Вагнер принял его необычайно радушно и поселил в своем новом доме, но сочинение Брамса вызвало его крайнее недовольство: «Гендель, Мендельсон и Шуман в кожаном переплете!» Козима тоже писала в дневнике о том, в какой ужас привела ее эта убогая вещь, прославляющая новую империю. Не исключено, что композитора и его жену вывело из себя духовное родство Триумфальной песни и Императорского марша владельца Ванфрида. Вполне возможно, что этот эпизод сыграл свою роль в превращении Ницше в противника Брамса, которого он позднее подверг резким нападкам в своей работе Казус Вагнер . Основное же время в конце лета и осенью Вагнер посвятил завершению партитуры Заката богов , и в этом ему оказала большую помощь «канцелярия нибелунгов», о которой композитор сообщил Людвигу II в письме от 1 октября 1874 года («саксонец Цумпе, который уже успел поработать капельмейстером, венгр, русский и, наконец, македонец»). Очевидно, Вагнеру было важно подчеркнуть интернациональный характер этой компании: русским он называл крещеного еврея Иосифа Рубинштейна, венгр – это Антон Зейдль, а македонец – Деметриус Лалас. В результате в длившейся более четверти века работе над тетралогией 21 августа 1874 года была поставлена точка. На последней странице партитуры есть надпись: «Завершено в Ванфриде, мне больше нечего сказать!! Р. В.»

К началу 1875 года был составлен план репетиций, и 15 января Вагнер разослал его всем назначенным к участию в фестивале исполнителям. К тому времени не удалось найти только тенора для партии Зигфрида. Но поскольку средств на постановку и на завершение обустройства Зеленого холма по-прежнему не хватало даже с учетом полученного от короля кредита, весной пришлось снова предпринять гастрольную поездку. Сначала супруги Вагнер посетили Вену и Будапешт, где в их концертах должен был участвовать также Лист. В Вену тот приехать не смог, и тем не менее концерты байройтского Мастера, в которых прозвучали отрывки из еще неизвестного публике Заката богов и Императорский марш , пользовались огромным успехом. В Будапеште Лист солировал в Пятом концерте Бетховена и дирижировал своей кантатой Колокола Страсбургского собора . Огромным огорчением для Вагнера стала будапештская постановка Летучего Голландца под управлением Ганса Рихтера: оперу давали с купюрами и на двух языках, так что понять что-либо было невозможно ни публике, ни самому автору. По возвращении в Вену Вагнер дал еще один концерт, после чего супруги продолжили поездку, посетив Лейпциг, Ганновер, Брауншвейг и Берлин. Заехав на обратном пути еще раз в Вену, где публика принимала его с неизменным успехом и концерты давали хорошие сборы, Вагнер вернулся в Байройт, поскольку уже наступила пора готовиться к репетициям. Репетиции Золота Рейна под рояль начались 1 июля, и к их началу в Байройт прибыли помимо певцов члены «канцелярии нибелунгов» и другие друзья композитора. 24 июля в Доме торжественных представлений, с внутренних стен которого еще не успели убрать строительные леса, впервые опробовали звучание оркестра. Начали с первого монолога Вотана, чью партию исполнил уже зарекомендовавший себя в Мюнхене Карл Бетц. Когда он пропел «Завершен труд на века…», Вагнер готов был разрыдаться – настолько великолепным было звучание невидимого оркестра под управлением Ганса Рихтера. Потом композитор попросил исполнить вступление – и снова полный восторг: духовые звучали значительно мягче, чем в театре с обычной оркестровой ямой. Затем начались регулярные репетиции, по завершении которых 13 августа в саду Ванфрида были накрыты столы для всех ста сорока участников.