Коллектив авторов - Артхив. Истории искусства. Просто о сложном, интересно о скучном. Рассказываем об искусстве, как никто другой

Тринадцати лет Микеланджело поступил учиться в боттегу братьев Гирландайо. Договор был составлен на три года, но проучился в боттеге Микеланджело всего год. Рано осознав, что скульптура ему стократ милее живописи, перешел учиться к скульптору Бертольдо ди Джованни, которому правитель Флоренции Лоренцо Медичи поручил создать школу скульптуры.

Школа располагалась в садах Медичи. Там вместо деревьев под открытым небом «росли» скульптуры – драгоценная коллекция греческих и римских древностей, собранная несколькими поколениями семейства Медичи. Микеланджело мог бродить среди изваяний часами. И однажды, увидев античную маску фавна, он почувствовал, что готов.

Микеланджело в это время лишь 14, самое большее 15. Он еще, можно сказать, по-настоящему не касался ни резца, ни мрамора. Это первая в его жизни скульптура, и она получилась удивительно удачной. Юноша, во‐первых, очень точно воспроизвел античный образец, а во‐вторых, Микеланджело дал волю и своей фантазии – доработал фавну рот так, что у того в животном оскале стали видны все зубы и высунутый язык. Зубы вышли великолепными, словно жемчужины.

Фавн впечатлил Лоренцо – разве можно было ожидать от 14-летнего юнца такого совершенного исполнения? Но не в манере Медичи было напрямую выражать восхищение. Привыкший всегда и над всеми беззлобно подшучивать, он сказал Микеланджело:

– А ведь тебе следовало бы знать, что у стариков редко бывают целыми все зубы, скольких-то обязательно не хватает.

Не успели стихнуть шаги удалявшегося Великолепного, как Микеланджело выломал своему фавну зуб, а потом виртуозно обработал отверстие в десне, чтобы зуб казался только что вывалившимся из альвеолы.

Большинство биографов Микеланджело сходятся на том, что именно после этого случая Лоренцо Великолепный берет Микеланджело под свое покровительство.

Из Болоньи Микеланджело вернулся во Флоренцию совсем без денег. Не то чтобы ему было много нужно – он, наоборот, отличался редкостным аскетизмом. Но вот уже и отец, Лодовико Буонарроти, намекает: пора, пора бы зарабатывать по-человечески, раз уж на третьем десятке решил опять пожить в отцовском доме.

Лодовико Буонарроти имел веский повод жаловаться на жизнь. Такие ожидания, такие надежды! Ведь подростком его второй сын был любимцем всесильного правителя Флоренции Лоренцо Медичи, жил у того под крышей почти как сын – какие блестящие перспективы! Но Лоренцо умер, а его наследника, ничтожного Пьеро, флорентийцы изгнали из города. Микеланджело тогда, опасаясь расправ, бежал в Венецию, а потом – в Болонью. Там он тоже сразу попал под опеку самого влиятельного лица города, Джанфранческо Альдовранди. Но тот не спешил завалить молодого скульптора заказами. Альдовранди придумал себе светское развлечение. Перед собравшимися гостями он раскрывал том «Божественной комедии», начинал с выражением декламировать дантовские терцины и вдруг прерывался на полуслове, многозначительно глядя на флорентийца. Микеланджело понимал, чего ждет от него публика. С того места, где остановился хозяин дома, он продолжал читать Данте по памяти. Осечек почти не бывало: великую (и по размерам тоже) поэму он знал наизусть. В конце концов, ему надоело работать местной достопримечательностью и «говорящей головой», и он вернулся во Флоренцию. В дом отца – другого дома у Микеланджело не было.

Случались мелкие заказы, какая-то совсем ерунда. За вырученные деньги даже второсортного мрамора не купишь. А этот красивый дурак, Пьеро Медичи, не унаследовавший ни благородства, ни обаяния, ни страсти к искусству своего отца Лоренцо, только довел Микеланджело до бешенства, когда опять появился во Флоренции. Позвав в свою резиденцию, чтобы дать изголодавшемуся по работе скульптору заказ, он попросил Микеланджело вылепить Геракла… из снега! Чертыхаясь, Микеланджело придал снежному изваянию сходство с Пьеро и испытал злорадное удовольствие, когда на следующий день снежный Геркулес растаял.

В стыдном деле фабрикации фальшивки Микеланджело попутал не бес – если даже и так, то у беса было импозантное обличье римского арт-дилера Бальдассаре дель Миланези. Некоторое время назад он явился к молодому скульптору, сидящему без работы, с интересным предложением. «Вечный город», говорил искуситель, охватила сущая эпидемия. Местная знать, церковная верхушка – все сходят с ума по древностям. Рим буквально перерыт, раскопки не прекращаются даже ночью, каждый день из-под земли извлекается что-то редкое и ценное. Цены на антики взлетели. А не мог бы Буонарроти сделать что-нибудь – барельеф или скульптуру – в подражание древним? О, конечно же, мог бы – после его «Битвы кентавров» в этом не приходится сомневаться! А что, если придать изделию древний вид? Древность, безусловно, будет стоить дороже, чем работа начинающего скульптора.