Николай Кузьмин - Пленник моря. Встречи с Айвазовским

Посылаю Вам несколько фотографий с картин для Вашей книги, они хорошо выйдут. Все остальные фотографии с пушкинских картин моих и совместной работы моей с П. Е. Репиным, изображающей Пушкина на берегу моря, я вышлю отдельно, когда будут готовы фото с последней картины, которую заканчиваю.

Эта картина изображает восход солнца на вершине Ай-Петри, откуда Пушкин верхом с проводником смотрит восход солнца. Только что на горизонте показалось, солнце, Пушкин снял шляпу свою, чтобы приветствовать светило.

Картину эту я думаю послать в Петербург или в Москву, но теперь трудно, картина почти в три аршина длиною»

В настоящее время так много говорят о Пушкине и так немного остается из тех лиц, которые знали лично солнце русской поэзии, великого поэта, что мне все хотелось написать несколько слов из своих воспоминаний о нем.

Вот они:

В 1837 [146]году до смерти за три месяца, именно в сентябре приехал в Академию с супругой Натальей Николаевной на нашу сентябрьскую выставку Александр Сергеевич Пушкин.

Узнав, что Пушкин на выставке, в Античной галерее, мы, ученики Академии и молодые художники, побежали туда и окружили его. Он под руку с женою стоял перед картиной Лебедева, даровитого пейзажиста. Пушкин восхищался ею.

Наш инспектор Академии Крутов, который его сопровождал, искал между всеми Лебедева, чтобы представить.

Пушкину, но Лебедева не было, а увидев меня, взял за руку и представил меня Пушкину, как получившего тогда золотую медаль (я оканчивал Академию). Пушкин очень ласково меня встретил, спросил, где мои картины. Я указал их Пушкину; как теперь помню, их было две: «Облака с Ораниенбаумского берега моря» и другая «Группа чухонцев на берегу Финского залива». Узнав, Что я крымский уроженец, великий поэт спросил, из какого города, и если я так давно уже здесь, то не тоскую ли я по родине и не болею ли на севере. Тогда я его хорошо рассмотрел и даже помню, в чем была прелестная Наталья Николаевна.

На красавице супруге поэта было платье черного бархата, корсаж с переплетенными черными тесемками и настоящими кружевами, а на голове большая палевая соломенная шляпа с большим страусовым пером, на руках же длинные белые перчатки. Мы все, ученики, проводили дорогих гостей до подъезда.

Если Вы найдете, что в настоящее время эта маленькая заметка может быть интересна сколько-нибудь, то благоволите отдать напечатать. Сам я, признаюсь, не решаюсь этого сделать.

Теперь [можно] сосчитать на пальцах тех немногих, которые его помнят, а я вдобавок был любезно принят и обласкан поэтом.

Из Москвы меня просят прислать на выставку к осени картину из жизни Пушкина (и в исторический музей в Москве). Я послал им две картины: «Пушкин у Гурзуфских скал», «Там, где море вечно плещет» (иначе, чем прежде написанную), другую «Пушкин на берегу с семейством Раевских у Кучук-Ламбата»). («Как я завидовал волнам, бегущим бурной чередой с любовью лечь к ее ногам, как я хотел коснуться милых ног устами»…).

24 октября 1897 г.

Многоуважаемый Павел Михайлович!

Надеюсь письмо мое застанет вас в Москве. Вследствие просьб и упреков я решился послать к Вам в Москву мои последние картины, которые еще нигде не были выставлены. Их всех 8, две около трех аршин величины, остальные средней величины.

Одна из больших изображает Скорфо, другая – Ниагару. Эта последняя не та, которая была выставлена в Петербурге, та находится в Берлине. Выставку я поручил устроить г-ну Аванцо, [147]не знаю, где устроит.

Сбор с нее в пользу семейств, погибших с «Русалкой».

Устраивая выставку, я считаю приятным долгом предупредить вас просить покорнейше Вашего доброго содействия.

В настоящее время я занят над большой картиной, изображающей душу вселенной между планетами.

Если бы картина эта была суха, то послал бы тоже в Москву, но придется в феврале выставить в Петербурге. В конце января.

Надеюсь быть у вас в Москве, где на этот раз проживу три дня или четыре. Прошу покорнейше передать мое глубокое уважение Вере Николаевне [148]и принять уверение в искренней моей преданности.

[1897 г.].

Глубокоуважаемый Иван Алексеевич!