Лев Колодный - Илья Глазунов. Любовь и ненависть

– Я был поражен. Писал многих великих людей, но у некоторых рука дрожала даже налить кофе. А тут вдруг такое дело.

В свое время открывала выставку Ильи Глазунова в Ленинграде по долгу службы секретарь обкома, молодая женщина Валентина Матвиенко. Когда она служила в Москве в правительстве России, ведала культурой, то, естественно, побывала в академии, помогла достроить здание на Мясницкой. В знак благодарности ректор академии выполнил ее портрет, который датируется 2000 годом.

В 2000 году закончил главу книги, которая давно мучила. О Серебряном веке. Себя относит к нему, непременно добавляя, что «русскость» обрел в Москве. Писал эту главу, полемизируя с Сергеем Дягилевым, продюсером «Русских сезонов» в Париже. Дягилев видел красоту в добре и зле. В чем Глазунов видит причину крушения и обреченности Серебряного века, потому что красоты никакой, по его мысли, во зле не может быть.

Грядущее семидесятилетие вызвало замечание, что «в такие юбилеи лучше всего дарить гроб». Но, несмотря на мрачные мысли, чувствовал «мощный прилив бодрости, как будто только начал жить».

К семидесяти годам Глазунов предстал, без преувеличения, фигурой XX века. Доказал всем, что художник в России – больше, чем художник. Иначе не было бы в Москве музея в Царицыне, академии на Мясницкой. В 65 лет юбилейный ужин, с описания которого я начал книгу, устроил в служебной столовой администрации президента на Старой площади. Спустя пять лет позвал в большой зал под стеклянным куполом «Метрополя».

В том году из Италии прибыл тираж альбома с неизменным названием «Илья Глазунов». На 500 страницах форматом 70 × 90/4 поместилось 600 репродукций. В типографии насчитали 138 условных печатных листов. В муаровой обложке, отпечатанный на двух языках на мелованной бумаге плотностью 170 грамм, весил полиграфический шедевр в футляре 8 килограммов 200 граммов.

Оплатила альбом фирма во главе с Виктором Столповских, преобразившим дворцы в Кремле. Монография принадлежала искусствоведу Ивану Грабарю, потомку известного художника и знатока искусства Игоря Грабаря, посетившего первую выставку молодого художника в Москве, но не сдержашего данного обещания написать о ней.

Автор текста альбома, живущий в Париже, не обратил внимания на то, что пишут его коллеги в Москве. Открытым текстом довел до сведения читателей, пренебрегая академической сдержанностью: «Вот уже более сорока лет великий русский художник Илья Глазунов является властителем дум современников. Выражая самосознание русского народ, Глазунов всемирной отзывчивостью, по выражению Достоевского, принадлежит всему миру».

Другое высказывание хочу привести для тех, кто ничего другого, кроме идеологии, в картинах не видит:

«Дар художника-колориста превращает каждую работу в неожиданную радость для зрителя, и кажется, что этой радости удивления нет конца».

Такое не часто приходилось читать о себе автору альбома. О нем и после создания академии, где учится 450 студентов, куда принимают по таланту, не за деньги, все еще пишут: «Обществу больше не требуется художник, который больше, чем художник… Люди жаждут зрелищ. От идеологии и устрашающих проповедей они устали…»

Но разве перформансы и инсталляции концептуалистов не пронизаны идеологией? Только иная она, чем у Глазунова.

Реставраторы наконец сделали свое дело, вернули былой блеск и красоту зданию Василия Баженова на Мясницкой. Ректор академии ходил сияющий и показывал гостям колоннаду парадного вестибюля. К потолку подвесили люстру с двуглавыми орлами и колесницами, выполненную по образу той, что украшает дворец Меншикова. Поражал читальный зал библиотеки. Двухэтажные книжные шкафы, витые лестницы, перила из дуба, а не из осины, как хотели архитекторы. Она копировала библиотеку императорской академии в Санкт-Петербурге.

В этом храме искусств Илья Глазунов принял старого друга маркиза Самаранча, бывшего посла Испании в СССР, президента Международного Олимпийского комитета, благодаря которому прошла Олимпиада в Москве.

У него отношение к России сформировалось под воздействием Ильи Глазунова.

– Когда речь идет о Глазунове, я ничему не удивляюсь. Мы знакомы давно, и у Ильи я всегда чувствую себя как дома. Считаю его великим художником, прекрасным человеком и патриотом России. И всегда останусь другом Москвы, Глазунова и России.

Долго ждал Глазунов превращения руин в здание картинной галереи. Решение правительства Москвы 1999 года не было исполнено. Некая фирма, успевшая в начале обвальной приватизации прибрать три строения на Арбате, 44, к рукам, оспорила решение в суде и выиграла дело. Взамен нашлось обветшавшее здание на Волхонке, 13, где обитал при советской власти Дом культуры строителей напротив известного музея изобразительных искусств. Естественно, у прессы появился повод противопоставить федеральный музей, картины умерших классиков муниципальной галерее и картинам здравствовавшего художника. На голову без вины виноватого снова полились потоки грязи, как будто из-за него национальный музей в состоянии показать народу всего один процент своих картин и статуй, а 99 процентов собрания держит взаперти.