Лев Колодный - Илья Глазунов. Любовь и ненависть

У холста я видел Глазунова без галстука, костюм заменяла перепачканная роба:

– Скачу как обезьяна, полотно-то высотой в четыре метра, скачу в рабочей одежде, залитой краской, – оправдывался он перед журналистами.

Скакать пришлось по высоким лесам, по лестнице, приставленной к холсту.

У картины этой давняя история. Когда в СССР разрушались храмы, художник Павел Корин горел желанием показать на большой картине, как верующие с потушенными свечами уходят из Успенского собора после последней службы на Пасху 1918 года. Ивановские ткачи соткали ему по просьбе Максима Горького холст. Корин создал много этюдов, портретов, но картину-реквием с названием «Русь уходящая» написать не посмел. Эскиз я видел. К холсту кистью не прикоснулся.

Глазунов при Хрущеве, когда снова начали крушить храмы, писал портреты иерархов Русской православной церкви, патриарха Алексия I, монахов, полные сочувствия к ним и веры, что у духовенства есть будущее. Алексий I сказал ему тогда, что Корин не избежал гротеска, принизил образы людей, которых он лично знал.

Глазунов писал не Реквием, а Симфонию. В руках его героев свечи не гаснут. Они не уходят добровольно из Храма с лицами обреченных на казнь. На холсте я увидел своды храма, похожего на Успенский собор Кремля. Насчитал сто персонажей, вовлеченных в трагедию революции. Большевики вносят в храм своего Бога, Карла Маркса, и лозунг «Религия – опиум для народа». Вламываются с западной части церкви, где, по традиции, изображается Ад.

«Я хочу показать трагическую эпоху, гибель великой России, начало геноцида русского народа, два мира. Это Россия и вторжение в нее Коминтерна, интернациональной банды. У сатанистов нет национальности. Революцию делали русские дураки, и евреи, и латыши, и китайцы. Вот наша русская шпана. Дальше пролетарии в награбленных горностаях и венчальных коронах, они нахлобучили звезду вместо креста. В центре женщина в генеральском мундире с орденом Андрея Первозванного. Таких еще во Французскую революцию брали с собой. Обычно то была проститутка. Она раздевалась и садилась голая на алтарь. Возглавляет весь этот сброд комиссар с собакой. Он напоминает и Дзержинского, и Свердлова, и Троцкого. Все, кто осуществил революцию в 1917 году, у меня здесь. Подонками больших городов называл их Черчилль.

Им противостоят люди, которые пришли в храм, чтобы славить Воскресение Господне. Это те, кого расстреливали. Совсем иной мир. Священник им говорит: „Изыдите!“. Вековечный спутник русской истории – юродивый в шапочке. Не побоявшиеся офицеры, крестьяне, дворяне, гимназисты, дети. Все сословия России. В храме реальные росписи, которые не сохранились. Я по разным материалам их составил. Слева на фреске Страшного суда – фигура привязанного к столбу человека, его не берет ни ад, ни рай. Он не делал ни добра, ни зла. И никому не нужен. Равнодушие – самое страшное зло, я считаю. Оно порождает все преступления. Хочу показать не только два мира, но и столкнуть их, как это делал великий Суриков, чтимый мной с детства, на исторических картинах которого я учился. У него „Утро стрелецкой казни“, у меня пасхальная ночь, предшествовавшая казням. Верующие противостоят безбожникам. Из храма офицеры пойдут на гражданскую войну».

На моих глазах мастерская заполнилась стариной одеждой, шинелями русской армии, деревенскими тулупами, разноцветными платками, церковными книгами, утварью, снимками, моделями. Для картины Глазунов сделал массу набросков с натуры. Ему позировали натурщики, дочь Вера, сын Иван. На холсте увековечено лицо покойной матери Глазунова, петербургской красавицы, дочери действительного статского советника Флуга. Дед художника в генеральской шинели, с синим отворотом, стоит в углу картины.

С винтовкой в руке и церковной короной-венцом в толпе беснуется белокурый деревенский парень, похожий на молодого Владимира Солоухина. Будущий писатель в годы комсомольской юности ходил с топором на иконы, в чем сам признался и покаялся.

Глазунов, по традиции реализма, точен, как ученый. Он купил у букинистов много старых фотографий – семейных, групповых, индивидуальных – всех сословий России.

Эскиз картины нарисовал давно акварелью, мазками. Плотники сколотили двухъярусные леса с лестницей. Подняли на них столик на железных ножках. Он и рухнул на голову, после чего пришлось вызывать врачей «скорой помощи», долго лечиться. Затем в разгар работы над картиной попал в операционную к окулистам. Про инфаркт я поминал. Несмотря на все эти испытания, за три года, к концу 1999-го, она была закончена и стала последней и самой большой реалистической картиной XX века. Глазунов ее назвал «Разгром храма в пасхальную ночь».