Огюст Роден - Беседы об искусстве (сборник)

Собор – застежка, которая соединяет все; это суть, устав цивилизации.

Легко разглагольствовать о чуде, еще легче его разрушить…

Вера цивилизовала варваров, которыми мы были когда-то; отвергая ее, мы вновь стали варварами.

Молитвы, которыми начинается месса, журчат, словно вода в купели – очистительная вода. Они читаются ровным тоном, безлико. Как же они загремят, когда вскорости явится Бог!

Маленький певчий: ангельская гармония, соловьиная песнь.

Потом звуки взмывают вверх, чтобы музыкально достичь архитектурного свода. Музыка и архитектура встречаются, пересекаются, сплетаются в изысканных мелодиях.

Наконец, явление высшего Божества.

Троица. Таинство.

Священник говорит теперь более сурово, и ему отвечает весь храм.

Поднимается новая песнь, волнение усиливается: любовь выражает себя выше. Все докатывается до меня равномерно, как далекое движение моря. Антифоны обнажают и подчеркивают тайну. Орган своими приглушенными звуками поддерживает голоса.

Огненные треугольники алтаря говорят:

Аллилуйя!

Сцена открывается.

Ах! Какое наивное величие!

Еще проходят передо мной сумрачные тени, впадины; но церковь уже не страшит, как перед началом богослужения. Это власть молитвы в ее прекрасной строгости. Моя душа уже не мечется. Она усмиряется, словно кентавр, который сам себя обуздывает и сам собою правит.

Голоса замирают от благоговения. Латинская речь, любимый язык.

Издалека до меня доносится голос Евангелия, голос самих этих колонн. Чистые волны женских, детских голосов – голоса маленьких певчих.

И месса продолжается в безмолвии. Потом священник вновь берет слово, и опять я с радостью узнаю звучный язык Рима.

Орган производит короткое смятение. Скопище голосов, захлестнутых огромными вздымающимися волнами. – Ах! Моцарт, вот твои учителя!

Дивное, дорогое моему сердцу искусство! Орган собирает воедино, связует наши разрозненные мысли, потом пронизывает собою все и господствует. А голоса все еще возносятся и рассеиваются. Религиозное исступление, восторг.

Новая вера: Amen! In saecula saeculorum!

Сверхчеловеки, вылепленные молитвой: они молят с мелодиями Адониса. Герион, ревущее в органе чудовище, отвечает на их вопросы.

Великий миг. Византийские ангелы воскуряют фимиам.

Любовь опять отвечает: Credo . Ах! Здесь все – любовь! Орган словно бросает цветы на дорогу. Какая живая чистота!

Стихли последние слоги. Пришли в движение малые колокола. А чудище все ревет. Временами среди рокота раздается нежный голос певчих.

Какое смирение в этом протяжном Amen!

Свод сейчас еще более высок: огромен.

Крещендо. Чистый сверхнебесный голос.

Ах! Да, какое величие в том, чтобы смирить наш дух перед порядком, который может его переустроить! Трогательный лик былого…

Церковь теперь обволакивает, обступает молящихся.

Месса окончена. Остаются лишь драгоценные сосуды и эта глубокая архитектура, где осуществилось бессмертное деяние, акт веры.

Пока богомольцы выходят, орган провожает их всем уверением великих веков. Именно в этот момент включают Баха, Бетховена.

Снопы после жатвы. Тишина. Таинство осуществилось, Бог принесен в жертву – как по Его примеру ежедневно приносятся в жертву гениальные люди, вдохновленные Им.

Высшие творения остались в наших провинциальных городах, которые еще не интернационализированы.

Я предлагаю учредить паломничества ко всем памятникам под открытым небом, которых еще не коснулась реставрация: к церквам, замкам, фонтанам и т. д.

Люди, которые берутся за реставрацию, не понимая французской улыбки, парализуют ее и уродуют.

Почему после реставрации эта резьба по столь мягкому камню стала твердой, как железо? Почему нежность уже не сливается там с силой, как раньше?

Простота – совершенство, холодность – бессилие.

Наша вера оскорблена.

Наш век – кладбище прекрасных веков, создавших Францию, эпитафия былому. Чтобы сотворить эти шедевры, надо было иметь нежную душу: у Франция она была…

Рисунок в скульптуре, с любой стороны, – это воплощение, позволяющее вложить душу в камень. Результат великолепен: вместе с профилями тела это дает и все профили души.

Тот, кто испытал эту систему, не чета другим.

Рисунок – мистическое заклятие линий, улавливающих жизнь!

Эти вещи были известны. Они принадлежат нам, как принадлежали древним, готическим, ренессансным мастерам. Они к нам возвращаются.