Фредерик Стендаль - Жизнь Микеланджело

Правительство Иисуса Христа, которое по факту было республиканским, назначило Микеланджело членом Комитета девяти, руководившего военными действиями, и, кроме того, начальником и генеральным уполномоченным по фортификационным работам. Этот великий человек, отдававший предпочтение республиканской доблести перед ложной монархической честью, не колеблясь взялся защищать отечество от семьи своего благодетеля. После первого же осмотра крепостной стены он указал, что при ее нынешнем состоянии враг легко сможет войти в город. Буонарроти предвидел опасность, но глупцы обвинили его в трусости. Подобную ситуацию мы видели в Париже в марте 1814 года. Но забавно, что тот, кто в Государственном совете обвинил Микеланджело в малодушии, поскольку он говорил, что Медичи могут войти в город, первым же и поплатился головой по возвращении этих государей (Варки, кн. Х, 293).

Микеланджело окружил город превосходными укреплениями (Вобан, Нарди, 338; Варки, кн. VIII; Аммирато, кн. XXХ). Началась осада. Молодежь проявляла исключительное рвение; но Буонарроти вскоре убедился, что Флоренция была предана собственной знатью. Он вышел через одни из ворот и отправился вместе с несколькими друзьями и двенадцатью тысячами флоринов в Венецию. Там, чтобы избежать визитов и вновь обрести столь дорогое ему уединение, он поселился на самой глухой улочке в квартале Джудекка. Но бдительная синьория , узнав о его прибытии, отправила двух savi (граждан) поприветствовать его и сделать всевозможные предложения. Вскоре по его следам прибыли посланцы из Флоренции. Сдавшись перед голосом долга, он подумал, что можно прогнать подлого Малатесту, и вернулся на родину.

Первым делом надо было защитить колокольню Сан-Миньято – важнейший и сильно пострадавший от вражеской артиллерии объект. За одну ночь он покрыл ее сверху донизу тюфяками, и ядра больше не могли причинить ей никакого вреда.

Все чудеса, какие только могла произвести умирающая свобода, несмотря на предательство вождей, случились во время этой осады. Чтобы спастись, Флоренции недоставало только режима террора. В течение одиннадцати месяцев, среди ужасов голода, горожане защищались, как люди, которые знают, что такое абсолютная власть. Они убили четырнадцать тысяч папских солдат и потеряли восемь тысяч своих. Прежде чем сдать город, они хотели хотя бы дать сражение, но Малатеста состоял в тайных сношениях с вражеским генералом, и сражение не было дано.

Первым пунктом капитуляции, открывшей ворота для Медичи, было забвение обид. Сначала все только и говорили, что о добре и милосердии. Но 31 октября шести наиболее храбрым гражданам отрубили головы. Число заключенных и ссыльных было несметным [28]. Сразу же послали схватить Микеланджело. Его дом, вплоть до дымоходов, полностью обыскали, но это был человек, который не дал бы просто так схватить себя. Он исчез, к великому горю полиции Медичи, потратившей много месяцев на его поиски [29]. Медичи желали получить его голову, поскольку считали его автором одной фразы, которая вследствие некоторой грубоватости быстро стала популярной. «Надо, – говорили, – снести до основания дворец Медичи и сделать на его месте ярмарку для торговли мулами» (намек на незаконнорожденность Климента VII).

Этот лицемерный правитель любил скульптуру; он написал из Рима, чтобы в случае, если Буонарроти найдут и он пообещает закончить гробницы в Сан-Лоренцо, ему не причиняли зла. Соскучившись в уединении, Микеланджело спустился с колокольни Сан-Никколо-ольтре-Арно и под занесенным над его головой мечом террора меньше чем за месяц закончил статуи для Сан-Лоренцо. В течение долгих лет он не видел ни резца, ни молота. Как и следовало ожидать, он начал с небольшой статуи Аполлона для Валори.

Годом ранее, когда стоял вопрос об укреплении Флоренции, дворяне заявили, что, как бы ни был искусен Микеланджело, ему стоило бы побывать в Ферраре, являвшейся шедевром фортификационного искусства и мастерства герцога Альфонса.

Альфонс принял Микеланджело так же, как вся Италия принимала этого знаменитого человека. Он получал удовольствие, показывая ему свою работу и обсуждая ее достоинства с таким превосходным знатоком, но, когда Микеланджело пришло время уезжать, герцог сказал ему: «Я объявляю вас своим пленником; я бы очень погрешил против той тактики, о которой мы с вами столько беседовали, если бы, волей случая заполучив столь великого человека в мою власть, я отпустил его просто так, ничего не взяв. Вы получите свободу, лишь пообещав создать что-нибудь для меня – статую или картину, неважно, лишь бы это было творением Микеланджело».