Один, покинут и сражен
Страданьем, всеми брошен он;
И друга нет ни одного,
Чтоб горе разделил его.
27«Французский Меркурий», апрель 1755, с. 177.
28«Теория нравственных чувств» Адама Смита, ч. I, разд. 2, гл. 1, с. 41 (Лондон, 1761).
29Акт II, сц. III. «Что Софья думает об этом маскараде?» – говорит сын Ахилла.
30«Трахинянки», ст. 1088 – 1089:
...Точно дева, с криком
Я слезы лью...
31«Топография города Рима», кн. IV, гл. 14. «Хотя они (Агесандр, Полидор и Афинодор Родосские), кажется, создали эту статую, воспользовавшись описанием Вергилия», и т. д.
32Приложение к «Объясненной древности», т. I, с. 242. Можно подумать, что Агесандр, Полидор и Афинодор, которые были его (Лаокоона) создателями, ревностно старались, работая над ним, оставить после себя памятник, который соответствовал бы несравненному описанию Лаокоона, сделанному Вергилием.
33«Сатурналии», кн. V, гл. 2. «Не думаете ли вы, что я буду говорить о том, что Вергилий, как всем известно, заимствовал у греков? Что он в пастушеской поэзии взял себе за образец Феокрита, а в сельской – Гесиода? И что в самих «Георгиках» он приметы бури и ясной погоды заимствовал из «Небесных явлений» Арата? Или что разрушение Трои, историю с Синоном и деревянным конем и все прочее, что составляет вторую книгу «Энеиды», он почти от слова до слова выписал из Писандра, известного среди греческих поэтов сочинением, в котором он, начиная с брака Юпитера и Юноны, изложил последовательно все события, случившиеся вплоть до времени самого Писандра, и составил одно целое из разбросанного в различных эпохах? В этом сочинении он между прочими историями таким образом рассказал о гибели Трои. Марон, в точности передавая этот рассказ, составил свое разрушение Илиона. Но все это я обхожу, как известное даже детям».
34«Паралипомена», кн. XII, ст. 398 – 408 и 439 – 474.
35Или, скорее, змея, ибо Ликофрон, по-видимому, считал, что змея была только одна:
Змеи, детей пожравшей, остров горестный!..
36Я припоминаю, что против сказанного мной можно привести картину, упоминаемую Евмолпом у Петрония. Она представляла разрушение Трои, и в особенности историю Лаокоона, совершенно так же, как рассказывает Вергилий; и так как в той же галерее в Неаполе, в которой она стояла, находились другие древние картины Зевксиса, Протогена, Апеллеса, то можно было бы предположить, что эта картина также была древнегреческая. Но не будем принимать романиста за историка. Эта галерея, эта картина и, наконец, сам Евмолп, по всей вероятности, существовали лишь в воображении Петрония. Самым лучшим доказательством того, что они являются чистейшим вымыслом, служат явные следы почти школьного подражания Петрония описанию Вергилия. Стоит труда сравнить их друг с другом. Вот текст Вергилия:
Нечто иное тогда, важнее и много ужасней,
Нам предстает злополучным, мути€т неожиданно
души.
Лаокоон, жрец Нептуна, по жребию выбран,
большого
Праздничных у алтарей вола закалывал в жертву.
Вдруг от Те€неда две змеи по воде безмятежной
(Я, повествуя, дрожу), огромными кольцами, рядом
На море налегают и к брегу ровно стремятся.
Груди приподняты их среди вод, кровавые гривы
Выше поверхности волн; часть прочая тела по понту
Сзади скользит, извивая великими сгибами спины.
Шум пошел от вскипевшей пучины; земли уж
достигнув,
Взор пылающий свой огнем окрасив и кровью,
Длинные жала колебля, лижут, свистящие пасти
Видя, бежим мы, бледнея. Они уверенным ходом
К Лаокоону ползут. И, сначала несчастные члены
Двух сыновей оплетая, их заключает в объятья
Каждая и разрывает укусами бедное тело.
После его самого, что спешит на помощь с оружьем,
Петлями вяжут, схватив, великими. Вот уже дважды
Грудь его окружив и дважды чешуйчатым телом
Шею, над ним восстают головой и гребнем
высоким.
Он и пытается тщетно узлы расторгнуть руками,
Черным ядом облит и слюной по священным
повязкам,
И одновременно вопль ревущий бросает
к светилам.
Рев такой издает, когда, раненный, бык убегает
От алтаря, топор неверный стряхнув из загривка.
(Вергилий. «Энеида», И, 199 – 224)
А вот слова Евмолпа (о котором можно было бы сказать, что с ним случилось то же, что случается со всеми импровизаторами: память принимает всегда в создании их стихов такое же участие, как и воображение):
Вот снова чудо. Где Тенедос из волн морских
Хребет подъемлет, там, кичась, кипят валы
И, раздробившись, вновь назад бросаются.
Так часто плеск гребцов далеко разносится,
Когда в тиши ночной в волнах корабли плывут
И громко стонет гладь под ударами дерева.
Оглянулись мы, и вот... два змея кольчатых
Плывут к скалам, раздувши груди грозные,
Как два струга, боками роют пену волн
И бьют хвостами. Гривы их косматые
Огнем, как жар, горят, и молниеносный свет
Зажег валы, от шипа змей дрожавшие.
Онемели все... Но вот в священных инфулах,
В плащах фригийских оба близнеца стоят,
Лаокоона дети. Змеи гибкие
Обвили их тела, и каждый ручками
Уперся в пасть змеи, не за себя борясь,
А в помощь брату. Во взаимной жалости
И в страхе друг за друга смерть застала их.
Спешит скорей отец спасать сыновей своих...
Спаситель слабый. Ринулись чудовища
И, смертью сыты, старца наземь бросили.
И вот меж алтарей, как жертва, жрец лежит.
(Петроний. «Сатирикон», XXXIX)
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу