В. Бутромеев - Эпоха становления русской живописи

Ночи на картинах Айвазовского фосфоричны. В его отблесках на воде чувствуется отблеск света Иванова червячка, что-то таинственное, спокойное, манящее. Особенно хороши бывают некоторые переливы света, когда он изображает лунный восход, когда чувствуется в облаках розоватость, позолоченная по краям соседством луны.

Но зато как плохи его хаты, дороги, сады, строения! Это – нередко ребяческие картинки без техники, без знания, без наблюдательности. С натуры он писал мало, больше по памяти. Его быстрота была анекдотична. Еще карикатурист Новахович изображал его летящим на паровозе мимо бесконечного полотна и рисующим по дороге свои марины. Деятельность его была исключительная. К пятидесяти годам он написал две тысячи больших картин, а в последнюю четверть века – еще три тысячи. Всех же писанных маслом холстов и досок, по его собственному счету, должно быть не менее двадцати тысяч. Когда он праздновал в 1887 году пятидесятилетие своей деятельности, тем лицам, которые поздравляли его и сочувствовали его деятельности, он написал в подарок сто сорок маленьких марин, из которых многие были превосходны. Работа эта была исполнена им в две недели, в хмурую петербургскую погоду, в те немногие часы, когда окна его номера давали свет в небольшую комнату, обращенную в мастерскую.

Однажды он хотел показать ученикам-пейзажистам, как он работает. Ему приготовили двухаршинный холст, даже, кажется, несколько шире. Выдавив на палитру несколько красок и проведя линейкой черту горизонта, он начал писать с левого угла вниз, сразу накладывая нужные тона и сливая их большой кистью. Он изображал зыби после бури. На небе – серые тучи. Вдали – накренившйся набок корабль, ближе – лодка с экипажем. Волны зелено-серые, прозрачные, холодные. Картина была кончена в течение часа сорока пяти минут. Тут не было «фокуса»: большинство картин именно так писалось художником. Его «Хаос», что в музее Александра III, изготовлен в одно утро. Картину, написанную в классе, Айвазовский подарил ученикам, в пользу их кассы, и через несколько дней ее продали за две тысячи, если не за две с половиной.

Он имел слабость – оживлять пейзаж фигурами. Это не скверный каламбур, но фигуры у него выходили действительно слабыми. Он по торопливости, или по привычке все писать «от себя», изображал грубых игрушечных людей, неестественных лошадей, странных волов и овец. Он любил мифологические сюжеты и его Нептуны, Зевсы и сирены способны возмутить самого невзыскательного зрителя.

Одно время – именно в шестидесятых годах – Айвазовский вынес немало гонений от критики. Над ним издевались, говорили, что он пишет подносы, смеялись над его фигурами, над его ошибками. Как на грех, он выставлял нелепо феерические картины вроде «Взрыва парохода „Аркадион“», которого он, конечно, не видел, или аллегорические холсты на тему нашей войны с турками. Его необдуманная поспешность в этих аллегориях вела к курьезным ошибкам: например, луна получала свет не от солнца, а с другой стороны – противоположной. Но потом все это перемололось, и к юбилею его все-таки все сошлись на несомненной истине: что он всю жизнь был поэтом в лучшем значении слова и искал в натуре эту поэзию.

«Грейг был родом шотландец. На флот попал в детские годы, волонтером участвовал во многих войнах, сражениях и дальних плаваньях. В русскую службу поступил с чином капитана первого ранга и командовал разными эскадрами. Он считался главным советником Орлова во время экспедиции в Архипелаг.

Именно Грейг организовал ночную атаку брандерами турецкого флота в Чесменской бухте. Он доверил ее подготовку главному бомбардиру флотилии, чернокожему поручику по фамилии Ганнибал – фамилию эту его отцу, выходцу из далекой Африки, нарек некогда сам царь Петр I.

Недоброжелатели Алексея Орлова Чесменскую победу в Чесменском сражении приписывали двум англичанинам – капитан-командору Грейгу и контр-адмиралу Джону Эльфинстону. Граф Орлов же путешествовал при них пассажиром. А когда началось сражение и взорвался и взлетел на воздух корабль „Святой Евстафий“, на котором находился его родной брат Федор, граф воскликнул: „Ах, брат!“ – и как чувствительная девица упал в глубокий обморок.

А оба англичанина и чернокожий Ганнибал воспользовались тем, что им никто не мешает глупыми сухопутными распоряжениями, и успели поджечь турецкий флот. И, когда граф Орлов пришел в себя, дело уже было сделано.