Вера Калмыкова - Сальвадор Дали

От мыслей о Гала его не отвлек даже приезд Луиса Бунюэля, кинорежиссера, с которым только что был снят первый сюрреалистический фильм «Андалузский пес». «Если бы я мог, – мечтал художник, – я тысячу раз снимал бы и надевал туфли на ноги Гала» [2, с. 287].

Гала была опытна, знала силу своих чар и, разумеется, не могла не заметить влечения Дали. К тому же ей импонировала разница в возрасте – художник на десять лет моложе ее и, следовательно, она может играть роль матери-наставницы, ведущей гения по жизни. Однако будущее богатство и слава Дали на тот момент казались проблематичными. Вдобавок она ясно понимала разницу между искусством как интеллектуальной игрой, питающей ее ненасытный ум, и реальными психопатологическими извращениями, которые ее пугали. На одной из прогулок она со всей строгостью потребовала у Дали ответа, не является ли мужчина с испачканными штанами его автопортретом? Не копрофаг  [3]ли он, часом? Или, быть может, он просто избрал такой образ, чтобы шокировать благопристойную публику?

Дали должен был поклясться, что сюрреалистические образы не имеют ничего общего с его образом жизни. Тогда она согласилась еще побыть с ним и впервые назвала его интимно-ласково – «мой мальчик». Несколько дней спустя, добившись первого поцелуя, Дали спросил ее: «Что вы хотите, чтобы я с вами сделал?» – «Я хочу, чтобы вы заставили меня взорваться», – последовал ответ. Два «безумца без безумия», два фантастических существа соединились, чтобы вскоре явить миру небывалый союз, которому суждено было продлиться более полувека.

Фильм «Андалузский пес» был снят в 1929 г. до знакомства Дали с Гала, и все же его можно рассматривать как пролог их отношений – в том же смысле, в котором сны художника возвещали ему появление «сверхженщины». В основу сценария легли сновидения Дали и Бунюэля. Сюжетная и хронологическая канва здесь отсутствуют, и если в фильме наличествует какая-либо логика, то только логика кошмара. Создатели «Андалузского пса» специально убирали из сценария все, что могло хотя бы косвенно вызвать ассоциации с реальностью, предложить нормальное, обыденное объяснение.

«Пес» этот не имеет никакого отношения… к собаке. Никакого отношения ни к чему. Серия раздражающих картинок, скандальных, патологических, непристойных или просто забавных, проходит на экране как в кошмаре: Бунюэль старательно разрезает бритвой человеческий глаз (трюк, потому что на самом деле это глаз [мертвого] быка), разлагающиеся трупы ослов лежат на роялях, нагая женщина несет под мышками двух морских ежей… Фильм еще не показан публике, но все говорят о нем так, как будто уже его видели» [2, с. 286–287].

Здесь извращается все, что неприкосновенно в цивилизованном мире, не остается ничего от ценностей культуры. Женщина перекатывает по мостовой отрубленную руку, к взбесившемуся фортепьяно (этот образ еще появится в живописи Дали) привязаны помимо трупов ослов еще и священники. Жестокие насмешки над смертью, над жизнью, над любовью – все это вполне в духе зрелого сюрреализма.

Бунюэль боялся, что на премьере на него обрушится негодование публики, и потому предусмотрительно набил карманы камнями. Однако его опасения не оправдались: публика с восторгом приняла его работу, и фильм продержался в широком прокате восемь месяцев вместо запланированных элитарных показов.

Теперь Дали должен был доказать Гала, что способен обрести и славу и богатство. Сразу после ее отъезда из Кадакеса он написал полотно «Великий мастурбатор», на котором изображена чудовищно искаженная голова с огромным носом, упирающимся в землю, как костыль. Вместо рта кузнечик, из области шеи вырывается женский торс. Как и все последующие картины Дали, эта обрела скандальную известность.

Исследователи по-разному объясняют тот факт, что в том же году после конфликта Сальвадора с отцом двери родительского дома оказались закрыты для Дали-младшего. Скорее всего, это произошло потому, что уважаемый нотариус узнал о связи сына с замужней женщиной; возможно, конфликт имел место чуть позже, в 1930 г., и был спровоцирован полотном Дали, показанным на парижской выставке того же года, на котором красовалась надпись: «Я плюю на свою мать». Может быть, обретение нового кумира и вправду заставило потускнеть память о матери. А есть и еще одно объяснение – Дали доказывал любимой женщине, что воистину ничего святого, кроме нее, в его душе не существует. Сам художник комментировал событие так: «Я был изгнан, потому что слишком прилежно изучил и буквально следовал тем атеистским, анархическим наставлениям, которые нашел в книгах своего отца. К тому же он не мог перенести, что я уже превзошел его во всем и даже в богохульстве, в которое я вкладывал куда больше злости, чем он» [3, с. 55].