Алексей Кара-Мурза - Знаменитые русские о Венеции

Я тоже знаю Венецию из некоего предшествующего опыта… В семейной библиотеке хранится редкое издание – Ph. Monnier “Venise au xviii siècle” (“Венеция в xviii веке”). Книга испещрена пометками бабушки, свободно владевшей несколькими языками, переводившей на русский язык Оскара Уайльда, Эрнеста Ренана, Ж.-К. Гюисманса. Возможно, она примеривалась и к переводу книги о Венеции – в те годы в Совдепии многие спасались чтением, переводом, сочинительством… Можно представить себе, как в годы войн, революций, неустроенности и голода могли восприниматься строки Ф. Монье о Венеции, венецианцах, их праздниках:

“ После трудной недели настало наконец воскресенье и начался праздник. Ее население – это праздничная и праздная толпа … Благословенный час театров и концертов – это час их праздника. И все, окружающее их в этот час, – это убранство праздника. Жизнь покинула огромные давящие дворцы, она стала общей и уличной и весело разлилась ярмаркой по всему городу. Она нашла себе постоянное место на Пьяцце, на Пьяцетте, под аркадами, перед лавками, вдоль Большого Канала, в кафе, в казино … Ночей нет или, по крайней мере, есть только бессонные ночи. В Венеции семь театров, двести постоянно открытых кафе, бесчисленное множество казино … Днем перед кафе пятьсот посетителей сидят за столиками, и говор их смешивается со звоном ложечек, которыми мешают шербет. Под аркадами Прокураций проходят плащи из серого шелка, из голубого шелка, из красного шелка, из черного шелка, пурпурные рясы, халаты с разводами, золотые ризы, муфты из леопарда, веера из бумаги, тюрбаны, султаны и маленькие женские треуголки, вызывающе сдвинутые на ухо …”

Присяжный поверенный, известный московский библиофил, художественный критик и знаток театра Сергей Георгиевич Кара-Мурза (мой дед) и его жена (моя бабушка) Мария Алексеевна, урожденная Головкина, бывали в Венеции по меньшей мере однажды, весной 1913 г. В обычных тогда газетных анонсах о прибытии в европейские отели новых путешественников, помимо их имен, встречаем самые разные имена из тогдашней Российской империи – из Москвы, Петербурга, Киева, Минска, Одессы… Сотни и сотни имен, в большинстве своем ничем особо в истории не отмеченных, но именно из этих людей понемногу нарастал в России слой так называемых “русских европейцев”. Об этой традиции русских путешествий в Европу – в первую очередь в Италию – русский поэт и искусствовед Владимир Вейдле писал ни больше ни меньше как о “залоге европейского бытия России”. Верный своей культурно-исторической концепции, В. Вейдле считал русский большевизм следствием отчуждения России от Европы: “ Как только произошло пусть лишь частичное отчуждение от Запада, как только затуманилось для нас лицо Европы, тотчас постигла нас странная сонливость и повсюду стали замечаться уныние, застой, убыль духовных сил … Россия отходила от Запада … Самобытность она этим не приобретала. Наоборот, чем дальше отходила, тем становилась меньше похожей на себя …” А блестящий русский философ и культуролог Георгий Федотов (кстати, по образованию историк-итальянист) один раз выразился еще более лаконично, зло и точно: не пожелали, поленились почаще припадать к истокам европейской культуры – хлебайте теперь упрощенного Маркса…

Мои дед и бабушка были близко знакомы со многими главными персонажами этой книги – Валерием Брюсовым, Александром Блоком, Борисом Зайцевым, Александром Бенуа, Максом Волошиным, Сергеем Глаголем (Голоушевым), Владиславом Ходасевичем. В предреволюционные годы в их большой квартире № 65 в известном доме “Россия” в Юшковом переулке, рядом с Мясницкой и Сретенским бульваром, собирались по вторникам “литературные журфиксы”, где бывали также Кузмин, Есенин, Маяковский, Эренбург, Сарьян, Гиляровский, граф А. Н. Толстой… Дед и бабушка были людьми “старой России”, хотя после революции предпочли остаться в “России молодой”. В 20-е годы дед председательствовал в Российском обществе друзей книги, заседания которого проходили в полуразгромленных помещениях закрытого большевиками московского Английского клуба. Думал ли он тогда, что спустя десятилетия его внук, как избранный старшина возрожденного Английского клуба, будет сам председательствовать на дискуссиях в том же самом особняке на Тверской? Вряд ли он мог даже помыслить об этом, но не убеждение ли в том, что Россия не погибнет, что Россия жива, пока жива русская книга, делало возможным жить, мыслить, работать…