Ростислав Рыбаков - Индия. 33 незабываемые встречи

Зачем человек идет во храм? Трудно предположить, что для созерцания изощренных и анормальных совокуплений. Человек идет к Богу. На пути он проходит мимо запечатленного в камне мира его праотцев, яркого и многообразного, тождественного по сути его собственному – и, наконец, входит внутрь храма. И там…

Там его ждет совершенно иная Вселенная – космически черная, аскетически пустая, утягивающая куда-то ввысь. Никаких украшения, никаких изображений. Мир изображений остался снаружи.

Так видят Кхаджурахо местные жители – включая неопытных влюбленных и сопливых мальчишек, угождающих понаехавшим сладострастникам, ничего не понимающим в индийской культуре. Ате, захлебываясь, разносят по миру фарисейские рассказы об «аморальности индуизма».

Кхаджурахо включен в официальный туристический маршрут Индии под номером 2. Первый – это «золотой треугольник» – Дели, Джайпур, Агро, короткий, но впечатляющий. Большинство приезжающих пользуется им. Номер 2 включает Дели, Аллахабад, Бенарес, Калькутту и Кхаджурахо. Самолет летит по эллипсу, делая остановку во всех этих пунктах.

Так попала туда и наша делегация, уже знакомая читателям по предыдущим главам, делегация археологов и востоковедов.

Мы оказались в Кхаджурахо в канун одного из главных праздников индуизма «Шива-ратри», свадебная ночь Шивы. К чести седовласых академиков эротического перевозбуждения в нашей группе не наблюдалось.

Посещение комплекса было запланировано на послеобеденное время, а с утра нам вытащили на лужайку отеля белые пластмассовые стулья и мы уселись в круг под горячим февральским солнцем. Как-то само получилось, что мы с Борисом Борисовичем Пиотровским стали читать стихи. Читали по очереди – причем знакомые нам обоим стихи поэтов одного и того же круга. Борис Борисович увлекся, помолодел, его знаменитое заиканье исчезло без следа.

Я старался «держать удар» и довольно долго мы шли на равных. И вдруг…

Несомненно – Серебряный Век; бесспорно – рука Мастера; но я никогда не слышал и не читал этих строк.

Б. Б. понял, что я в недоумении и стал читать только этого, неизвестного мне поэта:

– «Я молился бы лику заката…»

– «Я потомок лапландского князя…»

Пристыженный, я молчал. Сидевшие вокруг академики и членкоры не приходили на помощь.

Пиотровский улыбнулся и пожалел меня – «Это Клюев», – сказал он.

До того памятного дня я знал из Клюева только две строки:

Их часто повторял мой отец, не называя, однако, автора. Больше я не знал ничего, если не считать изысканно-озорного северянинского – «И целовал мне руки Клюев и падал Фофанов к ногам!».

Борис Борисович читал без устали. Целый мир (цельный мир) открывался перед нами. В конце зазвенели нотки, более созвучные нашему горячему дню и шумевшей неподалеку праздничной ярмарке:

А мимо низкого кирпичного заборчика, отделявшего наш отель и нашу ярко-зеленую колониальную лужайку от пыльной улицы, шли нескончаемой лентой, как на демонстрации, чалмы, тюрбаны, серебряные монисто и реальные черные изломы бровей – вся округа собиралась на большую ежегодную ярмарку.

Б. Б. был готов читать еще и еще. Но нас уже торопили сопровождающие.

Ярмарка поразила гармонией противоречивых черт – абсолютной утилитарностью и зашкаливающей экзотичностью. Мужики и бабы из окрестных деревень толклись среди разложенных на земле сокровищ крестьянского быта – горшки (маленькие и большие, крохотные и огромные), расчески и простенькие украшения, куски материи, керосиновые лампы, наборы стекляшек (браслеты), разнообразный ширпотреб и – яркой перебивкой общего впечатления – глянцевые, искусственно красивые изображения богов и богинь.

Толпы продавцов и покупателей были под стать своим возлюбленным богам – буйство красок, разнообразие внешних черт и одежд, сказочность облика – но, должен сказать, что в Индии ко всему этому быстро привыкаешь, становишься своим в любой толпе и через максимум неделю пребывания в стране уже не хватаешься судорожно каждую минуту за фотоаппарат. А это значит, что часто упускаешь такие кадры, которые дома потрясли бы ваших гостей.

Отметим, что и на нас никто не обращал внимания. Все были заняты делом.