Борис Носик - Прогулки по Парижу с Борисом Носиком. Книга 2 - Правый берег

Начнем с головы, с императора. Будущий французский император Наполеон III, племянник того самого знаменитого Наполеона и сын той самой голландской королевы-изгнанницы Гортензии, родился в Англии и первые сорок лет жизни провел вдалеке от Парижа (то в Швейцарии, то в Италии, то в США, то в Бразилии, то снова в Лондоне). И вот, когда он обосновался наконец, я бы даже сказал, воцарился в Париже, город этот произвел на него ужасное впечатление.

Новый император был сторонником научного и технического прогресса, и знаменитый Париж показался ему в сравнении с другими столицами мира, особенно с тогдашним Лондоном, просто средневековым городом – лабиринты узких улочек, грязь, антисанитарное состояние жилищ, отсутствие надежной системы водопровода и канализации, благоустроенных мостовых, тротуаров, скверов, недостаток школ и больниц. И как можно проехать по такому городу? И как навести в нем порядок в дни, когда бунтует чернь (а она только в 1848 году кончила в очередной раз бунтовать)? В общем, император был полон решимости преобразовать и даже преобразить город, притом как можно быстрее. Для начала он нашел главное – достойного исполнителя своей воли в лице барона Османа.

За каких-нибудь 16 лет эти два преобразователя перевернули здесь с ног на голову все, что складывалось на протяжении многих веков. «Революция!» – в восторге восклицают одни. «Катастрофа!» – мрачно говорят другие. И те и другие согласны, что благоустройство было Парижу необходимо, однако по поводу того, насколько революционными должны быть преобразования старинных городов, мнения чаще всего расходятся. Но императоры редко прислушиваются к чужим мнениям (вспомните хотя бы Миттерана). Император Наполеон III и его верный барон прочертили для начала красным карандашом на карте Парижа «главные магистрали». И все, что стояло на пути этих магистралей, пошло на слом. На слом пошел магический средневековый Париж, каждый метр которого был насыщен историей, напитан медом культуры. На слом пошли улочки, дворцы, дворики, пассажи, церкви, памятники, шедевры архитектуры… Ровные (и, на мой взгляд, скучные) магистрали, вроде бульваров Сен-Жермен и Сен-Мишель, улицы Ренн, авеню Фош и множества других широченных бульваров с их рядами деревьев, дали простор для экипажей (автомобилям все равно тесно). По сторонам их выросли солидные каменные многоэтажные дома с просторными квартирами! В этих домах и кварталах не жили больше вперемежку богатые и бедные – бедные отступали на окраины, туда, где жилье все еще было дешевле. Правда, и внутри домов достаток определял пока высоту, этаж проживания, но с 1867 года неторопливые старинные лифты сделали разницу несущественной (дорого стало везде).

Иностранцы восхищались простором и роскошью нового Парижа. Восхищались его архитекторами – творцом Оперы Гарнье, хитроумным творцом Северного вокзала и еще многих зданий, любимцем императора Хитторфом, творцом павильонов «Чрева Парижа» Бальтаром… Самого императора часто называли «садовником», ибо это он ввел здесь в обиход – ради гигиены, и красоты, и прогулок, и здоровья подданных – публичные сады и скверы. С помощью инженера Альфанда император разбил в Париже десятки садов, и парков, и скверов, вроде прекрасных парков Монсури и Бют-Шомон, вроде Булонского и Венсеннского леса на границе города. Зная о пристрастии императора, выросшего в Англии, к английскому пейзажному парку, его инженеры-пейзажисты не выстригали по французской привычке всю зелень, так что город зазеленел. Зазеленел, как этот вот бульвар Ришар-Ленуар или несравненная авеню Фош…

Но не подумайте, что, сидя на удобной скамеечке среди зелени бульвара Ришар-Ленуар, я собираюсь пропеть еще один панегирик тысячу раз прославленному барону и славному правобережному «османовскому Парижу». Я скорее из числа их противников, чем из числа поклонников, хотя бы потому, что я не поклонник революций и революционного преобразования прекрасной старины, а скорее сторонник ее сбережения и мирной эволюции во всех областях, даже в области городской канализации. Поэтому, гуляя по скучным османовским бульварам с их километрами «солидных» домов, я чаще всего оплакиваю бестолковое многообразие и экзотическую красоту старого Парижа, павшие под киркой преобразователя. Ведь, даже объявив священную колыбель Парижа остров Сите заповедником, бодрые преобразователи тогда же и разломали три четверти его уникальных средневековых строений. А там ведь каждый дом был свидетелем стольких событий… Впрочем, вы, наверное, и сами успели заметить, что ваш покорный слуга и ваш гид не поклонник «османовского Парижа». Мне часто думалось, что преобразователи, контролируемые общественным мнением и движениями протеста в каждом квартале, наломали бы меньше дров. Впрочем, практика здешнего президента-социалиста Миттерана, наделенного высокомерными монархическими замашками, несколько подорвала эти мои надежды…