Борис Носик - Прогулки по Парижу с Борисом Носиком. Книга 2 - Правый берег

Пассажи служили также ареной биржевой игры. Даже когда построена была нынешняя биржа, возбужденные биржевики долго еще продолжали свои операции в привычных кафе пассажей, а иные и вовсе не покидали их ради биржи…

Известны, конечно, более шикарные, более пристойные кафе пассажей. И конечно, памятны были незабываемые пассажные балы, игравшие такую важную роль в парижской жизни XIX века. На весь Париж славился бал Идали в пассаже Оперы, бал Сомон в пассаже «Сомон» и бал Варьете в театре «Варьете», в пассаже Панорам. На одних балах бедный чиновник или художник мог познакомиться с юной гризеткой, на других – буржуа мог выбрать себе лоретку по вкусу. Ну а сколько любовных связей, воспетых поэтами, возникало здесь под звуки бала! И как было позднее забыть стареющему парижанину той эпохи свою молодость, и балы, и галереи, и пассажи!..

Гуляя по уцелевшим (и поныне еще целым) пассажам «Каир», «Пети-Пэр», «Божоле», «Фейдо», «Сент-Авуа», «Прадо», «Кольбер», «Вивьен», «Жуфруа», «Путо», «Сент-Анн», «Гравийе», «Вердо» и еще и еще, как было не вспомнить веселый доосмановский Париж!

В не меньшей степени, чем с Пале-Руайяль, жизнь важных тогдашних пассажей и галерей связана была с Большими бульварами. Конечно, многих из тех пассажей и галерей, что были некогда украшением Парижа, нет больше близ Больших бульваров. Сравнительно недавно исчезли, например, галереи Оперы, связанные с историей сюрреалистов и театра «Модерн». Однако до сих пор цел еще на бульваре Монмартр (на нечетной его стороне) выходящий также на рю Сен-Марк пассаж Панорам. Он был очень знаменит и в 20-е годы XIX века уступал по своей популярности разве только пассажу «Пале-Руайяль», зато в 30-е, а потом и в 60-е годы обрел еще большую славу. Пассаж этот – один из старейших в Париже. Построен он был на рубеже XVIII и XIX веков архитектором Гризаром на месте дворцового двора маршала Монморанси, герцога Люксембургского. По двум сторонам пассажа стояли в ту пору круглые башни, где и представлены были панорамы, принесшие пассажу особую популярность в 20-е годы. В этих башнях в центре круглой ротонды, окруженной балюстрадой, помещались зрители, созерцавшие «панорамную живопись», шедшую по кругу. Используя уловки перспективы и особой подсветки, панорамы создавали у зрителя ощущение объемности изображения и, как выражаются иногда, «жизненности». Глядя на эту живопись, зритель без труда воображал, что он смотрит вниз на Париж с воздушного шара или, скажем, видит бегство англичан из Тулона в 1793 году, созерцает панораму Афин, Рима, Неаполя, Иерусалима. Зрители были в восторге, и притом не детишки или простолюдины какие-нибудь, а взрослые, искушенные зрители. «Иллюзия была полной, – восхищался Шатобриан. – С первого взгляда опознал я все памятники, все места, вплоть до дворика, куда выходили окна моей комнаты в монастыре Спасителя…»

Журналисты наперебой восхищались панорамой Парижа, утверждали, что не надо больше лазить на башни Нотр-Дам, чтобы сверху полюбоваться городом, не уставали восхвалять Фултона, который обогатил Париж этой английской выдумкой. Толпа текла из одного конца пассажа в другой, от панорамы к панораме, и, вдохновленная успехом соседки, галерея «Вивьен» немедленно открыла у себя «Жеораму», галерея «Кольбер» – «Космораму», а пассаж Оперы – «Еврораму». Но и пассаж Панорам не остановился на достигнутом, и, когда панорамы поднадоели, знаменитый фотограф Дагерр, отец дагерротипа, создал в том же пассаже «Диораму», о которой Бальзак писал восхищенно: «Это одно из чудес света, истинная победа человечества». Надо сказать, искусник Дагерр и впрямь придумал немало занимательных фокусов, скажем, смену дня и ночи на глазах у изумленной публики или сочетание фотографии с реальными предметами, с потоками воды и даже с живыми тварями. В романе Бальзака «Отец Горио» в разговоре обитателей пансиона Вокье все эти новомодные «рамы» (а корень этот и нынче обыгрывают так и этак французские торговцы» – «брикорама», «конфорама» и т. п.) дают пищу для диалога, отмеченного типично французским упоением каламбурами и вполне маяковскими неологизмами, оставляющими, надо сказать, русского читателя, как правило, вполне равнодушным.

В 1806 году к пассажу Панорам прилепился театр «Варьете». А в 1834-м, когда появились в округе новые галереи и конкуренция стала ощутимей, пассаж Панорам был расширен и продолжен галереями «Сен-Марк», «Монмартр», «Варьете» и «Фейдо». Тогда же театр «Варьете» вывел на галерею «Варьете» «артистический вход». Ну а в 60-е годы прошлого века театр «Варьете» (а с ним, понятное дело, и пассаж Панорам) пережил годы своей самой громкой славы. Здесь тогда ставили Оффенбаха – «Периколу», «Прекрасную Елену», «Герцогиню Герольштейнскую», – а в главных ролях блистала любимица Оффенбаха мадемуазель Гортензия Шнайдер. Слава о ней распространилась далеко за пределы Франции, и многие царственные особы, имевшие доступ к настоящим герцогиням, все же пылали желанием увидеть переодетую в герцогиню мадемуазель Шнайдер – увидеть ее, услышать и даже по возможности (а у великих людей великие возможности) потрогать. Как это ни обидно нашему монархическому и патриотическому чувству, невольно вспоминается, что и русский «царь-освободитель», нежный воспитанник романтического Жуковского император Александр II, отправляясь в 1867 году в Париж в обществе сыновей, чтобы увидеть Всемирную выставку (и свою возлюбленную юную Катю Долгорукую), из всех парижских чудес прежде всего пожелал увидеть мадемуазель Шнайдер и заранее телеграммой заказал себе ложу на представление «Герцогини Герольштейнской», куда и явился инкогнито 1 июня упомянутого выше года. Как сообщает в первом томе своих мемуаров Петр Дмитриевич Боборыкин, после спектакля государь, осуществив свою мечту, поужинал с мадемуазель Шнайдер тет-а-тет (в связи с подобными свиданиями и «саму актрису, – как пишет П. Боборыкин, – довольно жестоко называли “пассажем Принцев” по имени одноименного пассажа, выходящего на бульвар Итальянцев»), и известно даже, что мадемуазель Шнайдер потом выражала неудовольствие тем, что государь забыл ей сделать подарочек, как водилось у них в закулисной, а также у них в пассажной жизни. Отзвуки этих обычаев вы найдете и в романе Золя «Нана», в котором граф Мюфа, подстерегая неверную возлюбленную у «артистического входа» из театра «Варьете», успевает полюбоваться всеми витринами пассажа, а потом пытается оторвать искомую девицу от притягательных витрин ювелиров.