Сергей Костырко - Дорожный иврит. Путевая проза

Сижу один, еще три столика, выставленные на тротуар, пустые.

Кроме меня на улице еще два человека — неподвижная парочка в тени на скамейке; девушка, уютно устроившаяся в руках у своего парня.

Дома тоже млеют. По жесткой поверхности стекает солнечный свет.

Харедимный в белой накидке с черной вертикальной полосой и белой кипе проходит, но не так расслабленно, как другие редкие прохожие, а целенаправленной походкой.

Молодая женщина в бледно-оранжевой рубахе навыпуск, в обтягивающих ноги и ягодицы черных лосинах (или колготках, не знаю, как называется эта одежда, которая уже больше по ведомству не одежды, а скорее нижнего белья), на ногах резиновые шлепанцы, переходит пустую улицу, протягивает руку с пультиком к стоящей машине и нажимает кнопку, открывает дверцу, усаживается — как в спальню свою заходит, пройдя по улице-коридору из ванной.

Самая негламурная столица, как сказал Бавильский.

Закрытые магазины. За стеклом витрин полумрак, в котором сиротливо стоит товар, лишенный света и взглядов, сам по себе — что-то такое от детских сказок про ночную жизнь игрушек.

17.40 (аэропорт Бен Гуриона)

После часа полудремоты-полурасслабухи и еще часа на сборы и прощание с Гробманами я как бы отдохнул. В машине было хорошо. Солнце, облака, начинающийся вечер, косое уже солнце высвечивает дальние горы, темно-синяя дорога. И не сверни такси налево к аэропорту, я мог бы ехать и ехать — до Иерусалима, и дальше, в пустыню, к Мертвому морю, или налево, на север, в сторону Цфата, в сторону горы Фавор и Тверии. Там целая страна, вот она — передо мной. Жаль, не удалось в этот раз поездить.

Ивритское слово «азака» я начал осваивать 16 ноября в 17.30 по иерусалимскому времени в ресторане «Бареуз» возле улицы Яффа, где заканчивалась моя экскурсия с друзьями по старым кварталам Иерусалима. В ресторане играла музыка, и в мотив ее вдруг вплелся звук, напоминающий булькающую пронзительную трель мобильника. Друзья мои насторожились и повернулись к официанткам: «Азака?» — «Кен», — с удивлением, как бы не веря самим себе, ответили те. «Воздушная тревога, — перевели мне с иврита. — На Иерусалим летит ракета из Газы». Кроме нас в кафе сидели еще две компании, те тоже замерли, но — остались за столиками. А я наблюдал за реакцией своих друзей-израильтян. «Ну, — сказали они, раскрыв меню, — и что мы закажем себе напоследок?» Минут через пятнадцать я вышел с сигареткой постоять на улице Яффа, посмотреть, что делается снаружи. А ничего особенного не делалось — полупустая по случаю шабата улица: сумерки начинаются, религиозный еврей с мальчиком идет, женщина катит сумку на колесиках, трамвай показался со стороны Старого города, парочка изучает выставленное на дверях кафе меню. Ну и где она — война? А ведь вокруг меня действительно война. Она идет на юге уже шестой день и вот дотянулась до столицы.

С вечера 16 ноября я жил с воткнутыми в уши наушничками плеера, включая внимание при звуке сирены, который прерывал речь диктора на канале Радио Рэка. Это было для меня самым доступным способом наблюдать за войной, так сказать, в реальном времени. Плюс, разумеется, сводки новостей по-русски по радио и передачи на девятом русскоязычном канале израильского телевидения. Звук азаки сопровождался мужским голосом, перечислявшим населенные пункты, на которые летит ракета. В основном это были города и поселки на юге. Тревога звучала в эфире каждые десять-пятнадцать минут. Под постоянным ударом находилось около миллиона израильтян. Можно, конечно, сказать, что благодаря работе израильской системы ПВО «Железный купол» воздействие этих обстрелов было по большей части психологическим. Но от этого не легче. Услышав сирену, люди кидались в укрытие (специальная защищенная комната, лестничная площадка, просто кювет, в который нужно было отбежать от машины и залечь, закрыв голову руками) и минуту-две ожидали возможной смерти. Потом расслаблялись, вставали, отряхивались, возвращались к обычной жизни. Проходило двадцать-тридцать минут — и снова азака. И так одиннадцать дней. Время, чтобы добежать до укрытия после звука сирены, исчислялось не минутами, а несколькими десятками секунд. Пятеро не успели.