Джейн Хокинг - Быть Хокингом

Весной Джонатан и Стивен, купивший мне просторную красную мантию доктора философии, присутствовали вместе со мной в Альберт-холле на ужасно длинной церемонии вручения дипломов. Мой долгий напряженный путь подошел к концу. То, что он закончился тупиком, не имело значения. Я определенно не питала никаких надежд на то, чтобы занять должность преподавателя или консультировать студентов за почасовую оплату в Кембриджском университете, так как все мои предварительные запросы касательно возможности преподавания на кафедре испанского языка были вежливо проигнорированы.

Определенное занятие, пусть и не карьера, появилось неожиданно и было связано с моим вторым языком, французским, о существовании которого я с удивлением узнала в три или четыре года, разглядывая надпись на бутылочке с соусом «HP». К счастью, любовь к французскому языку, вдохновленная соусом и подкрепленная развивающими уроками в раннем детстве, не была вытеснена мощным негативным влиянием мисс Лезер, костлявой и злобной школьной учительницы французского, которая славилась своим любимым наказанием «пятьдесят французских глаголов». В ее некрологе говорилось, что на ее занятиях стояла абсолютная тишина, даже если ее самой не было в классе.

В начале восьмидесятых, когда я уже закончила диссертацию, а Люси и ее сверстники должны были начать учить французский в начальной школе, преподавание языков оказалось безжалостно вычеркнуто из школьного расписания, пав жертвой экономии правительства тори. Одна из моих лучших школьных подруг Кристина Патнис, австралийка и мама нескольких умных детей, уговорила меня и еще одну маму, Роз Мейс, открыть детский внешкольный кружок французского языка. С некоторым волнением мы начали проект, которому суждено было продлиться десять лет. Каждый понедельник мы встречали наших учеников напитками и печеньем, а затем посвящали целый час интенсивным занятиям, искусно сотканным из задачек, игр, песен, рисования и историй.

Год-два спустя я поняла, что мне придется вновь заняться французским для того, чтобы помочь Роберту при подготовке к сдаче экзамена на получение аттестата начального уровня. В школьном отчете, прочтенном мной перед началом четверти, в конце которой сдавался экзамен, значилось то, что побудило меня к действию. «Скорее всего, не сдаст экзамен», было написано напротив графы «Французский язык». Мысль о том, что мой ребенок завалит французский, оказалась так ужасна, что я прибегла к решительным мерам. Я позвала друга Роберта Томаса Кэдбери, чтобы он привнес в занятия соревновательный дух и обеспечил серьезность мероприятия, и проделала процедуру спряжения пятидесяти глаголов во всех лицах и временах. Эта лингвистическая атака была настолько успешна, что после оглашения результатов экзамена нашему яблочку от старой научной яблони было предложено сдать экзамен по французскому на продвинутом уровне. Роберт отмахнулся от этого предложения: с самого рождения он был предрасположен к физике, химии, математике и еще раз математике и, без сомнения, имел склонность к компьютерным технологиям.

Как только я стала ощущать уверенность в том, что смогу преподавать испанский или французский официально, еще одна встреча у школьных ворот предоставила мне великолепную возможность развития. Одна из мам рассказала мне о недавно открывшемся частном шестилетнем колледже, в котором она работала, под названием «Кембриджский центр шестилетнего обучения». Поразительным итогом неформальной беседы с директором стало то, что я согласилась занять должность преподавателя у кандидатов на поступление в Оксфорд и Кембридж. Предложение было рискованное и, как я подозревала, служило чем-то вроде «проверки на вшивость»: если мои студенты поступят в Оксфорд или Кембридж, то я попаду на постоянную работу в колледж. Преимущество состояло в том, что я могла выбирать часы занятий и, так как аудиторий в колледже было немного, имела право преподавать дома.

Часами я просматривала старые бланки вступительных экзаменов в университетской библиотеке, продумывая программы обучения и размышляя над моральными и философскими вопросами, указанными в общем списке вступительных экзаменов, так или иначе вращающимися вокруг философских и лингвистических головоломок, которые так любил Бертран Рассел [150]: «Единственному деревенскому брадобрею приказали: “Брить всякого, кто сам не бреется, и не брить того, кто сам бреется”. Кто побреет брадобрея?» или «Все обобщения ложны». Цитаты-афоризмы, любимые экзаменаторами, в избытке имелись в работах Оскара Уайльда: «Правда редко бывает чистой и никогда не бывает простой», например. Такие формулировки были схожи с названиями эссе, побуждающими к дискуссиям об этичности ядерного сдерживания или положительных и отрицательных ценностей науки, например «Гений Эйнштейна привел к Хиросиме». Я жадно набрасывалась на эти и многие другие темы, питавшие мой изголодавшийся мозг.