Анна Франк - Убежище. Дневник в письмах

Десять часов, шаги на лестнице. Входит папа, бледный, взволнованный, за ним менеер Ван Даан.

– Гасите свет, все тихонько наверх, сейчас в дом явится полиция.

Мы не успели испугаться, свет тут же погас, я быстренько схватила кофту, и вот мы уже все сидим наверху.

– Ну рассказывай же, что случилось?

Но рассказывать было некому, мужчины снова ушли вниз. Только в десять минут одиннадцатого они пришли наверх все четверо, двое заняли сторожевые посты у открытого окна в комнатушке Петера, дверь в переход была заперта, подвижной шкаф повернут. Лампочку-ночник завесили фуфайкой, и тогда господа рассказали нам следующее:

Петер в коридоре услышал два громких удара, спустился вниз и увидел, что из двери на склад с левой стороны вынута доска. Он бросился наверх, оповестил боеспособную часть населения, и вчетвером они побежали вниз. Когда они пришли на склад, грабители были заняты своим делом. Ван Даан, не подумав, закричал: «Полиция!» Послышались торопливые шаги – воры спаслись бегством. Чтобы полиция не обратила внимания на дыру в двери, господа водворили доску на место, но от сильного пинка снаружи она опять вылетела и оказалась на полу. Наши были ошеломлены такой наглостью, Ван Даан и Петер готовы были убить нахалов. Ван Даан с силой грохнул топором по полу, потом все опять затихло. Господа снова занялись доской, и опять им помешали. Некая супружеская чета вдруг ярко осветила с улицы весь склад лучом карманного фонарика. «Черт побери», – пробормотал кто-то из господ, и… отбросив роль полицейских, они перевоплотились в грабителей. Все четверо ринулись наверх, Дюссел и Ван Даан забрали книги вышеупомянутого Дюссела, Петер открыл двери и окна в кухне и директорском кабинете, швырнул на пол телефонный аппарат, и в конце концов они укрылись за спасительными стенами Убежища. (Конец первой части.)

Можно было предположить, что супруги с фонариком сообщат в полицию. Было воскресенье, первый день Пасхи, на второй день Пасхи контора не работает, так что нам предстояло сидеть затаившись до утра вторника. Представляешь, две ночи и день провести в таком страхе! Мы-то ничего себе не представляли, просто сидели в кромешной тьме – мефрау с перепугу вывернула лампочку, – говорили шепотом, при малейшем шорохе шипели друг на друга «шшш, шшш».

Пол-одиннадцатого, одиннадцать, полная тишина, папа и Ван Даан по очереди заходили к нам. Потом, в четверть двенадцатого, внизу раздался шум. Мы сидели не шевелясь, отчетливо слышно было дыхание каждого. Шаги в доме, в директорском кабинете, в кухне… на лестнице. Теперь все затаили дыхание, лишь колотились восемь сердец. Шаги на нашей лестнице, шум и возня у подвижного шкафа. Неописуемо!

– Теперь мы погибли, – сказала я и уже видела в своем воображении, как нас всех, пятнадцать человек, в ту же ночь заберет гестапо.

Снова какая-то возня у подвижного шкафа, стук – раз, другой, потом упала консервная банка, и вот шаги удалились, на этот раз пронесло. Всех нас била дрожь, я слышала, как у моих товарищей по несчастью стучат зубы, никто все еще не решался заговорить, так мы просидели до половины двенадцатого.

В доме все затихло, но в нашем переходе прямо перед шкафом горел свет. Потому ли, что наш шкаф показался подозрительным? Или полицейские забыли потушить свет? Кто-нибудь вернется его выключить? Языки у нас развязались. В доме больше никого не было, разве что поставили полицейского сторожить у наружных дверей. Теперь мы могли делать три вещи: строить догадки, дрожать от страха и справлять нужду. Ведра находились на чердаке, только жестяной мусорный бачок Петера был в нашем распоряжении. Ван Даан сделал почин, за ним последовал папа, мама застеснялась. Папа перенес бачок в комнату, где им охотно воспользовались Марго, мефрау и я, тогда наконец решилась и мама. Постоянно кому-то требовалась бумажка, у меня, к счастью, было немного бумаги в кармане.

Бачок вонял, все говорили шепотом, все устали, была полночь.

– Ложитесь на пол и поспите!

Нам с Марго выдали каждой по подушке и одеялу. Марго легла в стороне от шкафа с продуктами, я – между ножками стола. На полу вонь чувствовалась не так сильно, но все-таки мефрау потихоньку сходила за хлоркой, а горшок еще накрыли кухонным полотенцем.

Разговоры, шушуканье, страх, вонь, и все время кто-то пукает, а кто-то сидит на горшке – попробуй тут засни! Но в полтретьего усталость все же сморила меня, и до полчетвертого я не слышала ничего. Проснулась я оттого, что мефрау улеглась, положив голову мне на ноги.