Анна Франк - Убежище. Дневник в письмах

– Скорее наверх, Петер, пришел бухгалтер-ревизор из банка, уходи!

Это голос Клеймана. Петер со вздохом поднимается, мы закрываемся подвижным шкафом.

В полвторого наконец приходит Кюглер.

– Черт меня побери, куда деваться от клубники, на завтрак мне дают клубнику, Ян ест клубнику, Клейман лакомится клубникой, Мип варит клубнику, Беп чистит клубнику, кругом стоит запах клубники, я видеть больше не могу эти красные штуковины и спасаюсь от них наверх, и что же? Здесь моют все ту же клубнику!

Оставшуюся клубнику мы консервируем. Вечером: открываем два горшка. Папа тут же делает из них джем. На следующее утро: открываем две банки, в обед: открываем четыре банки. Ван Даан стерилизовал их при недостаточно высокой температуре. Теперь папа каждый вечер варит джем. Мы едим кашу с клубникой, пахтанье с клубникой, бутерброды с клубникой, клубнику на десерт, клубнику с сахаром, клубнику с песком. Два дня куда ни глянь – всюду одна клубника, потом все кончилось, кроме тех запасов, что оставлены под замком на будущее.

– Послушай, Анна, – зовет меня Марго. – Мы получили от мефрау Ван Хувен горох, около восьми килограммов.

– Очень мило с ее стороны, – отвечаю я.

Действительно, очень мило, но возни с ним не оберешься.

За столом мама объявляет:

– В субботу с утра все будете лущить горох.

И действительно, сегодня после завтрака на столе появилась наша самая большая эмалированная кастрюля, до краев наполненная гороховыми стручками. Даже и просто лущить горох – работа нудная, а тут еще надо было вынимать изнутри стручка твердую кожицу. Я думаю, большинство людей и не догадывается, как богат витаминами, вкусен и нежен гороховый стручок, если удалить эту кожицу. Но названные выше три достоинства это еще не все, главное – что получается в три раза больше еды, чем если бы в пищу употреблялись только сами горошины. Вытаскивать эту кожицу – работа тонкая, чуть ли не ювелирная, возможно, она подходит для педантичного зубного врача и пунктуального специалиста по пряностям, но для непоседы подростка вроде меня это просто кошмар. Мы начали в полдесятого, я работала стоя, в пол-одиннадцатого села, в одиннадцать снова встала, в полдвенадцатого опять села. В ушах у меня стучит: надломить уголок, вытащить кожицу, удалить волоконца, бросить стручок в миску, надломить уголок, вытащить кожицу и т. д. и т. п. Перед глазами у меня плывет: зеленое… зеленое… червячок, волоконце, гнилой стручок, зеленое, зеленое, зеленое. Полнейшее отупение, и, чтобы все-таки как-то с ним бороться, я все утро без умолку болтаю глупости, смешу остальных, но сама чувствую, что пришел мой конец, это отупение выше моих сил. С каждым волоконцем, которое я выдергиваю, во мне крепнет решение, что никогда-никогда я не буду только домашней хозяйкой!

В двенадцать мы наконец идем завтракать, но с полпервого до четверти второго опять вытаскиваем кожицу. Когда мы закруглились, у меня было что-то вроде морской болезни, да и у остальных тоже. Я тут же легла и проспала до четырех, но и проснувшись была не в себе от этого злосчастного гороха.

Милая Китти!

Нам принесли из библиотеки книгу под интригующим названием «Что вы думаете о современной молодой девушке?». На эту тему мне хочется сегодня с тобой поговорить.

Писательница разносит «нынешнюю молодежь» на все корки, но не в том смысле, что она, молодежь, не способна ни на что толковое. Наоборот, писательница скорее считает, что молодежь могла бы построить большой, новый, лучший мир, было бы только желание, что у молодежи есть для этого все данные, но она занимается ничтожными вещами, совершенно не интересуясь истинно прекрасным и важным.

В некоторых местах у меня было сильное ощущение, как будто писательница упрекает лично меня, и потому я хочу сегодня наконец-то открыть тебе свою душу полностью и сказать кое-что в свою защиту, против этой атаки. В моем характере есть одна ярко выраженная черта, которую не могут не заметить те, кто меня давно знает, и это – стремление к самопознанию. Я всегда могу посмотреть на свои поступки как бы со стороны. И при этом отношусь к повседневной Анне совершенно беспристрастно, не имею для нее в запасе кучи оправданий, когда оцениваю, хорошо или дурно она себя вела. Это чувство не покидает меня никогда, и стоит мне произнести слово, как я уже знаю: «Это надо было сказать иначе» или «Это было хорошо». Слов и поступков, за которые я осуждаю себя, очень много, и чем дальше, тем больше я убеждаюсь в правоте папы, который сказал: «Каждый ребенок должен сам себя воспитывать». Родители могут только дать добрый совет или наставление, но окончательно формирует свой характер сам человек. Другая моя черта – у меня совсем нет страха перед жизнью, я всегда чувствую себя такой сильной, способной взять на себя так много, такой свободной и такой молодой! Когда я впервые заметила это в себе, я обрадовалась: значит, я, наверно, не так скоро согнусь под ударами, которые выпадают на долю каждого человека.