Дэвид Шилдс - Сэлинджер

Средневековые художники писали видения ада, но то, что увидели освободители, было адом наяву, кладбищем мертвецов и полумертвых людей. Представьте, что входите в некое пространство, где есть только скелеты, сожженные тела и смрад горелой плоти. Дышать этим смрадом было невозможно. Американцы видели штабеля тел, переложенных дровами, по два-три-четыре тела в ряд. Некоторые были мертвы, но кое-кто еще был жив, и для того, чтобы понять, кто мертв, а кто жив, требовалось время. Все были истощены до крайности. У заключенных были запавшие глаза. Заключенные завывали. Воняло мочой, экскрементами и гниющей плотью.

Роберт Таун: Эйзенхауэр увидел Бухенвальд и Дахау сразу же после их освобождения. Примечательна его реакция на увиденное. Он настоял на том, чтобы фоторепортеры со всего мира приехали туда и сняли этот ужас. Он приволок туда генерала Паттона и других офицеров и сказал: «Вам надо взглянуть на это, потому что настанет время, когда люди не будут верить в то, что это действительно произошло. Это слишком страшно, чтобы быть правдой». Для тех, кто там побывал, это несомненно стало переломным моментом жизни. Увиденное оказало воздействие на всю жизнь. Иначе быть не может.

Роберт Абцуг: Есть известная фотография: комендант Кауферинга Айхельсдорфер стоит среди мертвых тел. И самое странное то, что он находится там. У него бесстрастное лицо, словно это его обычная, повседневная работа. Вот так это и происходило. Немцы тоже испытывали то же оцепенение от сенсорной перегрузки, какое испытывали американские солдаты, и не только потому, что они были ярыми нацистами, но и потому, что они жили в условиях этого ужаса. Это была просто работа. По фотографии совершенно ясно, что для Айхельсдорфера это было обыденной жизнью.

Йоганн Баптист Айхельсдорфер, комендант концлагеря Кауферинг-IV

Алекс Кершо: Весной 1945 года, когда нацистская Германия разваливалась на куски, главной задачей сотрудников контрразведки вроде Дж. Д. Сэлинджера был розыск преступников, нацистов, организовавших этот невообразимый кошмар. Я подружился с сотрудником разведки, который был в тех же чинах, что и Сэлинджер, и выполнял такие же обязанности, заключавшиеся в проведении допросов. Один раз этот сотрудник вошел в лагерный госпиталь в поисках нацистов. На больничных койках он нашел нескольких нацистов, притворявшихся раненными в боях или бывшими узниками лагеря. Чтобы избежать ареста, эти немцы вырядились в лохмотья заключенных. Они прикидывались евреями, но выглядели неестественно здоровыми по сравнению с настоящими заключенными. Мой приятель сказал, что, узнав о том, что творилось в концлагерях, контрразведчики стали относиться к немцам нетерпимо. Отказывавшихся говорить немцев допрашивали с пристрастием, жестко. Людям, которые вели допросы, было трудно сохранять терпение, если они знали, что сидящий перед ними откормленный немец, возможно, расстрелял и замучил бессчетное число гражданских лиц.

Роберт Абцуг: Некоторые солдаты вручали свое оружие немногим здоровым бывшим узникам и разрешали им рвать на куски или расстреливать захваченных в плен немецких охранников. Это было полным циклом почти неконтролируемого мщения. На какое-то время ситуация вышла из-под контроля. В отношении солдата вроде Сэлинджера, который прошел через разгул насилия, можно задаться вопросом, что стало последней соломинкой, надломившей его психику в этом неподвластном логике, перевернутом вверх дном мире? В бою, по крайней мере, имеешь дело с противником.

В освобождении лагерей был некий иной момент, который и вытолкнул солдат вроде Сэлинджера за грань. Когда служишь в армии и сражаешься, в этом есть логика. А когда солдаты вступали в концлагеря, противника, которого надо было одолеть в бою, не было. Солдаты в то время были крайне уязвимы, потому что для большинства из них это было последним испытанием, которое им надо было перенести во время войны.

Эберхард Элсен: Поскольку Сэлинджер был наполовину евреем, увиденные им зверства, которые немцы совершили в отношении евреев, должны были оказать на него еще более разрушительное воздействие.

Роберт Абцуг: Сэлинджер выжил в ужасающей механизированной, анонимной бойне огромных масштабов, но расползающиеся повсюду ужасы концлагерей напомнили ему о том, что он еврей.