Дэвид Шилдс - Сэлинджер

Маргарет Сэлинджер: Оказалось, что у меня – классический случай «новой» (или недавно открытой) болезни, которую поначалу называли вирусом Эпштейна-Барра или синдромом хронической усталости. В Англии это заболевание называли тепловым энцефаломиелитом. Когда я утратила способность держать в руках чайную чашку, не роняя ее, к прежней беде добавилась фибромиалгия… Я получила уведомление о том, что выплаты по инвалидности будут прекращены… Я позвонила отцу и сообщила ему о том, что не получаю пенсию по инвалидности.

Маргарет Сэлинджер.

Через неделю-другую после этого мне что-то прислали по почте. Он сделал для меня трехлетнюю подписку на какой-то ежемесячный буклет свидетельств чудесных исцелений. Все это издавала Церковь христианской науки. Когда я перестану верить в иллюзию моей болезни, мне станет лучше. Моя вера в иллюзию того, что у меня есть отец, пошла трещинами [643].

Диниша Смит: Отель «Плаза» в Нью-Йорке – место счастливых воспоминаний: Маргарет обычно останавливалась там с отцом, когда они приезжали к крестному отцу Маргарет Уильяму Шону, редактору журнала New Yorker . Маргарет рассматривает опубликованные в книге фотографии ее красивого отца: вот он, улыбаясь, смотрит, как Маргарет учится ходить, вот Маргарет сидит у отца на плечах, вот Маргарет играет на пианино. «Он любит меня, – говорит мисс Сэлинджер, словно удивляясь. – Да он мужчина хоть куда! Каким он был милым».

Отец любил Маргарет, но при этом был патологически замкнут на самом себе, говорит мисс Сэлинджер. Ничто не должно было нарушать ход его работы, которую он сравнивал с поиском откровения. Мисс Сэлинджер говорит, что он также дурно относился к ее матери, Клэр Дуглас, которую буквально заточил в доме в Корнише, Нью-Гэмпшир, запрещая ей видеться с друзьями и родственниками. Был один момент, выделившийся из всего остального. «Это было таким ужасным шоком», – рассказывает Маргарет. Когда она была беременна и плохо себя чувствовала, отец, вместо того, чтобы помочь ей, «сказал, что у меня нет права пускать в этот гнусный мир ребенка, и надеялся, что я подумаю об аборте» [644].

Джойс Мэйнард: Я прочла книгу Пегги. Я думаю о ней как о Пегги потому, что называла ее так, когда она была совсем молодой. Я испытываю к ней огромное сочувствие и огромную симпатию. Отец обращался с нею ужасно, и такой отец не должен пользоваться безоговорочной лояльностью и рассчитывать на полное молчание. Ребенок заслуживает поддержки и преданности, которых Пегги не получила. Отец бросил ее…

В первый же приезд в дом Сэлинджера я поняла, что он не считает дочь хорошей. Я действительно могла относиться к ней с уважением, поскольку я всегда была угодливой. Я была хорошей девочкой, нуждавшейся в одобрении, любви, а Пегги была девочкой, которой грубо говорили: «Да отвяжись ты». Я никогда не хотела быть такой. Чтобы стать таким человеком, мне понадобились десятилетия. А Пегги была сильной, упрямой и потому была маленькой негодяйкой.

Иногда она говорила отцу «Нет». Немногие решались противоречить Дж. Д. Сэлинджеру, а она вступала с ним в споры, даже тогда. Она спорила с ним по поводу своих решений о том, как ей жить. Она не была девочкой литературного, академического типа. Она страстно любила баскетбол. У нее был дружок-индеец. Они регулярно встречались и проводили время, лежа на диване, попивая содовую и смотря телевизор. Я думала: «Как она может делать это?» Она была личностью.

Маргарет Сэлинджер: Разумеется, в моей семье писательство было занятием папочки. Я не занималась английским. Я не писала художественных произведений. Это было бы вторжением на его территорию. Я делала все, кроме этого… Так что превращение в писательницу действительно было, по словам одного журналиста, пожалуй, своего рода «декларацией независимости». Это, по-моему, слишком драматичное заявление, но, в каком-то смысле, это правда. Предполагалось, что мы станем кем угодно, только не писателями. Когда я несколько лет назад ушла в бизнес, отец испытал огромное облегчение.

Я не считаю, что в книге «Ловец мечты» рассказано все-все. Недавно я разговаривала со Сьюзен Стэмберг с Национального общественного радио, и она сказала, что кто-то спросил ее, не является ли моя книга книгой о «дорогом папочке», о чем думаешь, когда читаешь подобные исповеди. Стэмберг ответила, что, по ее мнению, эта книга из разряда «Папочка, почему?» В книге, скорее, поставлены все вопросы, а не рассказано все.