Том Рейсс - Подлинная история графа Монте-Кристо. Жизнь и приключения генерала Тома-Александра Дюма

Новый Черный легион также называли по имени командира – легионом Сен-Жоржа. В последние годы Старого порядка Сен-Жорж [514]жил на широкую ногу, но, как и все цветные дворяне, сталкивался со все возрастающими проявлениями расизма. Когда Бастилия пала, ему было около сорока пяти. На следующий год он вступил добровольцем в Национальную гвардию. В 1791 году стал капитаном. Услышав о новых легионах, Сен-Жорж ухватился за шанс возглавить подразделение из свободных мулатов и негров и пригласил в его ряды Алекса Дюма.

Проблема заключалась в том, что другой офицер – полковник Жозеф Бойер – уже завербовал Дюма в легион под названием «Гусары свободы и равенства [515] [516]» или «Гусары Юга». (Документация легионов отличалась вопиющей непосредственностью, что я узнал во время знакомства с ней в военной библиотеке старого Венсенского замка; в частности, выяснилось, что командование подразделений не обращало особого внимания на формальности: многие легионы одновременно пользовались разными названиями). После недавнего успеха на бельгийской границе, где Дюма в одиночку взял двенадцать пленных, его репутация бежала впереди него. Всякий легион, формировавшийся осенью 1792 года, хотел иметь героя Мольде в своих рядах. Процесс не слишком отличался от подбора игроков для футбольной команды.

Последовала своего рода война предложений, когда каждый из двух легионов сулил более высокий чин вместо более высокой платы. Дюма согласился было стать первым лейтенантом «Гусаров свободы и равенства», однако Сен-Жорж взял верх, предложив чин подполковника и пост первого заместителя командира Свободного легиона американцев – Черного легиона. В итоге Дюма примкнул к американцам [517]и шевалье де Сен-Жоржу.

Дата, проставленная сверху на документе о назначении Дюма [518](я нашел бумагу в сейфе Вилле-Котре), служит очаровательной иллюстрацией царившей в то время суматохи:

Париж, 10 октября 1792 г. Год IV свободы и год I равенства и Французской Республики

Хотя официальный «республиканский календарь» был введен лишь в конце 1793 года, Военное министерство начало печатать фирменные бланки и формы с указанием «революционного времени» гораздо раньше. «Год IV свободы» отсчитывался от взятия Бастилии и от декларации, принятой Национальной ассамблеей. «Год I равенства» (также печатный текст) отсылал к созданию республики, всего месяцем ранее. Но слова «и Французской Республики» были даже не напечатаны, а наспех вписаны в печатный заголовок. События развивались так быстро, что книгоиздатели за ними не поспевали.

Сам документ адресован «Александру Дюма, подполковнику»:

Сэр, уведомляю вас, что вы назначены на вакантный пост подполковника кавалерии Свободного легиона американцев…

Вам надлежит занять пост не позднее чем через месяц от даты сего письма, в противном случае мы будем считать, что вы отказываетесь от этой должности, и она будет передана другому офицеру. С вашей стороны было бы любезностью уведомить меня о получении этого письма и отослать мне подлинники документов с характеристикой вашей службы в строевых войсках – во Франции или союзных ей державах. Эти бумаги необходимы для скорейшего оформления вашего свидетельства [офицерского патента]. Я попрошу полковника сообщить мне о вашем прибытии в полк.

Временно исполняющий обязанности военного министра

В октябре 1791 года Друзья негров убедили короля подписать закон, который вновь подтверждал принцип всеобщей свободы [519]и запрещал любые дискриминации по цвету кожи при предоставлении гражданских прав на территории собственно Франции. Однако владельцы плантаций продолжали сопротивляться любому расширению Декларации о правах человека и гражданина на негров (как свободных, так и рабов) в колониях. Самые богатые плантаторы по большей части жили в Париже, а те, кто нет, нанимали лоббистов на работу [520]в качестве депутатов ассамблеи.

Определенная ирония заключается в том, что именно таким образом Жюльен Раймон [521], отец Черного легиона, впервые попал в политику. При всем сходстве в происхождении между ним и Дюма у них имелось одно принципиальное различие. Как и его родители, Раймон был преуспевающим рабовладельцем, который оборудовал свою плантацию на Сан-Доминго с изысканной роскошью. Он тратил деньги на все – от книг и отдельно изданных музыкальных произведений до серебра, хрусталя и раба, специально обученного выпекать кулинарные изделия. Прибыв во Францию в 1786 году, чтобы заявить о правах на наследство, доставшееся жене, Раймон стал бороться за весьма специфичные расовые реформы, которые принесли бы ему выгоду как свободному мулату – владельцу собственности в виде двух плантаций индиго и сотен рабов. Он утверждал, что свободные чернокожие должны считаться естественными союзниками белых против потенциально мятежных рабов. Он делал особый акцент на этом пункте, называя «смуглокожих» людей вроде себя «новыми белыми» [522].