Том Рейсс - Подлинная история графа Монте-Кристо. Жизнь и приключения генерала Тома-Александра Дюма

Без скакунов кавалеристы чувствовали себя ненужными и потому злились. Они негодовали из-за того, что поход был не продуман и плохо подготовлен. Дюма выглядел особенно мрачным. Доктор Деженетт вспоминал, как Дюма «швырнул [свой] укороченный головной убор [881]на пол, потоптался [по нему] и, пересыпая речь гневными восклицаниями, сказал солдатам, что [правительство] отправило их в ссылку из ненависти к командующему, потому что боялось его». В этих словах, конечно, была доля правды, хотя Дюма, возможно, впоследствии пожалел, что говорил столь откровенно.

Однажды вечером, когда армия стояла лагерем в Даманхуре, Дюма раздобыл где-то несколько спелых образцов одного местного фрукта – столь изобильного, вкусного и хорошо утоляющего жажду, что солдаты стали называть его не иначе как «святой арбуз» [882]. Дюма пригласил в палатку на угощение нескольких соратников-генералов [883]– Ланна, Десэ и молодого горячего Иоахима Мюрата. Разговор коснулся насущной проблемы [884]: что они здесь делали? Умышленно ли правительство отправило их в пустыню – в ловушку, полную болезней и нужды? Был ли Наполеон жертвой или творцом злодейского замысла? Речь шла и о том, чтобы объявить главнокомандующему: армия дальше Каира не пойдет.

Как позже напишет доктор Деженетт в мемуарах, один из многочисленных информантов Наполеона каким-то образом услышал все [885], сказанное на этой встрече. Александр Дюма по кусочкам соберет довольно точную версию инцидента, узнав о деталях происшедшего в тот вечер от старых солдат, которые были там в тот момент, когда его отец оказался в шаге от мятежа:

Съесть три арбуза [886]было единственной целью встречи в палатке моего отца, но собрание быстро приобрело политический подтекст, когда генералы начали вслух говорить о своем недовольстве.

Что нас привело в эту проклятую страну – место, поглотившее всех потенциальных завоевателей от Камбиса II до Людовика Святого? Явились ли мы сюда, чтобы основать колонию? Зачем было покидать теплое, мягкое солнце, привольные леса и плодородные равнины Франции ради этого огненного неба, раскаленной пустыни, выжженных равнин? Надеялся ли Наполеон выкроить для себя новую монархию подобно древнеримским правителям? Ему следовало бы, по крайней мере, спросить у других генералов, устроят ли их высокопоставленные должности в этой новой сатрапии. Такое наверняка понравилось бы вольноотпущенникам и рабам античных времен, но не могло подойти патриотам образца 1792 года, которые были не приспешниками одного-единственного человека, но солдатами своей страны.

Было ли за этой критикой что-то, помимо безвредного ворчания, которое возникает из-за стресса? Или это уже в самом деле было начало бунта против амбиций будущего лидера государственного переворота? Сами генералы, наверное, с трудом смогли бы ответить, но именно в таком свете о разговоре сообщили Наполеону как о серьезном вызове его власти со стороны генерала, который громче всех объявлял арбузы моего отца вкусными, а мотивы Наполеона – гнилыми.

Французская армия продолжала двигаться на юго-восток – в сторону Каира. Достигнув Нила на следующий день, солдаты утолили жажду – и вскоре свалились с дизентерией. Еще хуже было заболевание, поразившее их глаза во время марша по высушенной долине Нила: у тысяч французов начали краснеть и опухать один или оба глаза, жжение часто сопровождалось выделением гноя. Теперь они поняли, почему у столь многих местных жителей один или оба глаза были помутневшими, молочно-белыми. Французы назвали этот недуг египетской слепотой [887], и он стал главным бичом похода: тысячи солдат частично или даже полностью ослепли [888]. Несмотря на указание Наполеона о том, что «ваши враги – это мамлюки [889], а не местные жители», солдаты начали игнорировать приказы [890], запрещающие мародерство. Командиры не возражали, поскольку всякое представление о снабжении давно отсутствовало.

«Вы не можете представить себе, как утомляют эти марши, – напишет Дюма в Александрию своему другу Клеберу. – Большую часть времени мы идем [891]без еды, вынужденные подбирать те крохи, которые предшествующие подразделения оставили нам в разграбленных ими жутких деревнях».

Странное дело: никто из жителей деревень не приветствовал французов как освободителей. Население повсюду, похоже, готовилось оказывать сопротивление. Генерал Бертье лично стал свидетелем [892]того, как какая-то крестьянка, подойдя к солдатам с младенцем на руках, внезапно ударила одного из адъютантов ножницами в глаз. Дюма писал Клеберу, что французов «на протяжении всего марша беспокоила эта орда воров под названием „бедуины“, которые убивали наших солдат и офицеров в двадцати пяти шагах от колонны. Позавчера они на расстоянии выстрела от лагеря расправились с адъютантом генерала Дюга – Жерорэ, который вез приказы взводу гренадеров».