Эдит Беер - Жена немецкого офицера

Даже если бы Мими хотела, чтобы я переехала в Палестину – а она этого не хотела, – визу мне все равно бы не выдали. В Вену я вернуться тоже не могла. Снова жить в городе, погубившем всю мою семью? Ни за что! В Бранденбурге же я могла работать, я знала немецкий язык. При коммунистах я получила хорошую квартиру, работу и друзей, понимавших, что я пережила. Неужели вы думаете, что после нескольких лет постоянного страха, голода и скитаний я снова хотела в полном одиночестве бродить по чужому, недоброму миру? Быть одной, не иметь ни дома, ни мужа, ни семьи, ничего ?

Закрывая за собой дверь Бранденбургской квартиры, я горько оплакивала такие короткие моменты счастья, творчества и спокойствия.

Я уехала в ноябре 1948-го. Было воскресенье. Чтобы не подставить никого под удар, я никому не сказала о скором отъезде. На банковском счету осталось достаточно средств, чтобы оплатить все счета. Я оставила на кухонном столе булку хлеба, чтобы русские поверили в мое скорое возвращение.

Мы с Ангелой добрались до вокзала. Там силы мне изменили, и мы вернулись домой.

Утром в понедельник я позвонила мужу Агнес отвезти нас с дочерью в Потсдам: там можно было передвигаться на метро. В наземных поездах мы могли попасть под русский обыск.

Две недели я прожила у одной еврейской пары в Берлине, в районе Шарлоттенбург, на Виландштрассе 33. Ханси и ее муж-англичанин, Ричард, уже прислали мне билет, но теперь мне нужно было дождаться окончания забастовки британских авиакомпаний. Одна бранденбургская подруга сообщила, что мою квартиру уже опечатала полиция. Видимо, они все-таки поняли, что я уже не вернусь.

Наконец забастовка закончилась. Наконец закончилось все.

Мы с Ангелой улетели в аэропорт Нортхолт.

Увидев свою сестру Ханси, услышав ее радостный приветственный возглас, почувствовав, как ее слезы мешаются с моими, обняв ее – мою маленькую воительницу, я поняла, что Эдит Хан наконец снова стала собой. Тот океан ужаса больше меня не тяготил. Я дышала воздухом свободы. Моя ложь ушла в прошлое.

В глазах сестры я увидела отражение собственного горя, которое я столько лет отгоняла от себя пустыми надеждами. Я наконец приняла невыносимую истину. Наша мать, Клотильда Хан, была убита после депортации в Минск летом 1942 года. Я видела ее улыбку в зеркалах, в самые страшные времена она садилась ко мне на кровать и успокаивала меня счастливыми воспоминаниями, она светилась передо мной, как фонарь, когда я открывала дверь, как мне тогда казалось, верной смерти. Разве не она заговорила со мной через ту холодную мраморную статую, разве не она указала, где мне искать приюта? Она была моим ангелом-хранителем. Но ее не стало.

А мы с моей дочерью спаслись – нас спасла слепая удача и вмешательство нескольких хороших людей.

В Бранденбурге я была уважаемым человеком, работала в суде. Я принадлежала к среднему классу, хорошо зарабатывала и жила в прекрасной квартире.

В Англию же я прибыла нищенкой. Я приехала по шестидесятидневной визе без разрешения на работу, почти не зная английского и с единственной сменой белья в сумке. Другого багажа у меня не было.

В последующие годы я работала горничной, поваром и швеей в Национальной службе здравоохранения. Юристом мне поработать больше не довелось.

Я отказалась от ассимиляции. Моя дочь ходила в еврейскую школу. Я воспитывала ее в соответствии с еврейскими традициями.

В 1957-м я вышла замуж за Фреда Беера. Он тоже был венским евреем. Его мать Холокоста не пережила. Мы рассказали друг другу свои истории только однажды, и в следующие тридцать лет ни разу не упоминали этих событий. Наше прошлое, как остов корабля, бесцельно скользило по морю – мы надеялись, что однажды оно потонет и забудется окончательно. Мне говорили, что в этом мы ничем не отличались от других выживших в страшных катастрофах.

В 1984-м Фред умер, а в 1987-м я переехала в Израиль, чтобы наконец поселиться среди евреев в нашей собственной стране. Да, меня окружают люди из самых разных культур, многие из которых значительно отличаются от меня, но с каждым из них я чувствую родство. Здесь мне спокойно. Мое место здесь.

Я старалась не терять связи с теми, кто был близок ко мне, пока я еще скрывалась под чужим именем. Когда фрау Доктор заболела, лишившись своей украденной компании, я скопила зарплату за два месяца и отправила ей красивое постельное покрывало. Она обрадовалась: она всегда питала слабость к роскошным, женственным вещам. Но поправить здоровье мой подарок, конечно, не мог. Она рано умерла, как и многие из тех, кто мог бы ее оплакать.