Клод Дюфрен - Великие любовники

Оставалась только одна загвоздка – Людовик знал свой любовный темперамент, что воздержание станет для него испытанием, которого он не сможет выдержать. Поэтому присутствие рядом Ментенон было необходимо: он желал эту пятидесятилетнюю, еще довольно привлекательную женщину и понимал, что она ни за что не вступит с ним в связь вопреки церковным правилам. Стать фавориткой? Не могло быть и речи! Но стать женой перед Богом, это было совсем другое дело. И ничто сильнее не возбуждало желание короля, как это препятствие, которое Франсуаза воздвигла перед ним. Это был интересный случай, зная все о любовной жизни Людовика, это желание не было простой вспышкой. Когда им обоим перевалило за семьдесят, ни время, ни привыкание все равно не играли никакой роли. Свидетельством этому стало вот такое признание маркизы: «Трудно предвидеть, до каких пор мужья могут продолжать командовать. С ними приходится делать почти невозможные вещи».

Еще одним свидетельством стало письмо епископа Шартрского, которому бывшая распутница, став средоточием добродетели, вероятно, пожаловалась на домогательства супруга: «Ваша спальня является домашним храмом, где Господь удерживает короля, чтобы поддержать и благословить его, когда он этого не замечает…» Отцы церкви в очередной раз продемонстрировали чувство здравого смысла, свойственное им на протяжении многих веков. Мадам де Ментенон была драгоценной находкой, удерживая короля в подчинении моральным принципам. Посему в этих условиях не могло быть и речи, чтобы она «ломалась», как сказал ей ее исповедник, конечно, в более достойных выражениях: «Как благородно делать из чистой добродетели то, что другие женщины делают бесчестно и по страсти».

Если Франсуаза де Ментенон получила благословение всех исповедников перед тем, как принести высшую жертву, то это произошло, естественно, потому, что она сделала это в качестве законной супруги. Теперь загадка тайного брака разрешена: нам точно известно – монарх женился на воспитательнице своих детей. Касательно даты совершения этого таинства, можно с определенной долей уверенности сказать, что это случилось в 1683 году: перемена в поведении Ментенон, высокомерие, которое она с той поры на себя напустила, позволяют это утверждать. Постепенно, по мере того как укреплялось ее влияние на супруга, Франсуаза начала показывать свой подлинный характер, проявляя беспощадную строгость под прикрытием морали и милосердия, позволявших ловко скрывать ее подлинные чувства ради достижения задуманного. Ей удалось отдалить от матери детей, которые появились у Людовика XIV и Атенаис де Монтеспан и которых он официально признал. Это еще более усилило ее позицию в ущерб бывшей фаворитке. Несмотря на то что ее брак с королем был морганатическим и Франсуаза не получила права называться французской королевой, она вела себя как подлинная монархиня, беспощадно убирала всех, кто ей не льстил, и тем самым нажила множество врагов, прекрасно разгадавших ее игру. В первых рядах тех, кто осуждал ее лицемерие, была золовка короля принцесса Палатинская, обвинявшая ее во всех смертных грехах и называвшая ее «старым дерьмом великого мужчины». Как мы уже говорили, регент Филипп Орлеанский, которого она всеми силами старалась убрать, чтобы поставить на его место герцога Мэнского, также очень недолюбливал ее, но эти чувства ничуть не трогали эту даму. Она была уверена в своей власти над королем и делала вид, что все нападки принимала со стоицизмом святой, привыкшей к несправедливости. «И все это, – как написал Филипп Эрланже [166], – со скромностью верующей женщины». Что же касается ее личных чувств, то распутать этот клубок довольно трудно, поскольку их выражению предшествовал тщательный расчет. Любила ли она короля, которому была обязана своим невероятным возвышением? Это никто не может сказать с уверенностью. Но в этом можно усомниться, если поверить в одно вырвавшееся у нее признание, когда сразу после брака с Людовиком она написала одной из своих подруг: «Надеюсь, что мне удастся пожать плоды моей боли».

В некоторую заслугу ей можно отнести то, что она, выдерживая выбранную линию поведения, вынуждена была отказаться от роскоши, замков, драгоценностей и, следовательно, в отличие от других королевских фавориток, не опустошала королевскую казну. Но как написал все тот же Филипп Эрланже, «если она и сохранила до самого конца достоинство полубога, то атмосфера нетерпимости, лицемерия и набожности, в которой она заставляла его жить, нанесла Людовику XIV такой же вред, какой нанесли потом Людовику XV “Олений парк” и Дюбарри».