Анджей Дыбчак - Гугара

Татьяна слегка отвлеклась, потеряла нить разговора, и теперь хлопотала по хозяйству, перебирая утварь. Всё делала не сходя с места. Кухонное пространство было на расстоянии вытянутой руки, с левой от входа стороны. А само хозяйство состояло из большого, обтянутого коричневым дерматином чемодана, помещавшем в себе и буфет, и шкафчики и ящички. Внутренняя сторона откинутой крышки была обклеена вырезками из цветных журналов. Среди них – портрет губернатора Эвенкийского Автономного округа, обелиск на озере Виви, обозначавший географический центр России, и пожелтевшие от времени рецепты из когда-то популярной «Хозяйки чума».

– Андже, это хорошо, что ты приехал, при тебе он хоть разговорился, точно двадцати летний. Просто приятно послушать, – сказала она, наполнила из канистры чайник водой и повесила его над огнем.

Дмитрий отмахнулся.

– Точно, точно. Вот уйдем в тайгу, и наступит молчание, двух слов от него за день не добьешься. Живи тут одна в лесу с таким бирюком.

Всё это слушал ее муж, сокрушаясь и поддакивая.

– Максима надо позвать, чай пить будем, – напомнил он.

В этот момент полог, прикрывающий вход, откинулся, и в нем оказался легкий на помине Максим вместе с Никитой.

– Дорова Байе , – поздоровались они.

– О, вот и Никита попьет с нами, – обрадовалась Татьяна, а тот охотно согласился.

Мы сели полукругом, в центре которого был маленький деревянный столик, вроде тех, на которых в заграничных фильмах приносят завтрак в постель. Хозяйка подала лепешку, открыла консервы, разлила чай по кружкам. Каждый по очереди макал свой кусок в банку с маслом и закусывал консервами.

– Ну и как? – спросил набитым ртом Никита. – Когда едем в деревню?

– А как ехать-то? – тихо, даже не взглянув на него, спросил Дмитрий.

Никита почесал голову.

– Так эта… можно как в прошлом году – плоты собьем и поплывем, – и вперил испытующий взгляд в лицо хозяина, точно ждал одобрения. Но тот лишь покачал головой.

– Коля велел подождать его.

В километре отсюда лениво текла река, а в сорока километрах по ее течению была деревушка.

Никита отхлебнул из кружки.

– Еды мало, – заметила Татьяна.

Нужна была лодка, причем побольше, чем та, на которой Коля пару дней назад привез меня сюда. Лодки были у русских в деревне, так что оставалось только надеяться, что в ближайшие несколько дней он договорится с кем-нибудь о лодке, с начальником по фамилии Хейкури или еще у кого-то одолжит.

Начальник получил недавно от администрации новый «Меркурий» для того, чтобы людей возить по грибы, по ягоды, но те ли это люди, чтоб их возить? Паспорта нет, прописки тоже нет, зато есть огромная охота в деревеньку попасть. Туда уже почти все перебрались, а даже если и не переезжать с концами – хотя бы пару раз в году там побывать, чтобы оторваться по полной.

Коля обещал, что приедет через недельку с двумя лодками и всех заберет, но уверенности в том не было. Коля говорил, что вроде как бензин у него откуда-то есть, допустим, есть, только как он устроит, чтобы две моторки было? На лицо Никиты выползли сомнения. А если будет только одна лодка, то он заберет только своих родителей и брата, так что ему с Аликом, видать, придется сплавляться на плотах, а управлять плотом вдвоем не справишься. Никита был человеком осторожным, задумался, его лоб морщился под копной волос, а губы беззвучно шевелились. Однако он успокоился, перевел разговор на другие темы, закурил, отер руки о штаны и вышел.

– Загляни к нам, – бросил он мне, стоя уже снаружи.

Мы закончили еду. Крошки и остатки Татьяна высыпала на веточки рядом с очагом. Несмотря на темноту, она уверенными движениями разобрала столовую. Максим залпом допил свой чай, который из его нутра с благодарностью отозвался гулким «эххх!!!», и обтер губы.

– Мам, я к Алику схожу, а? – и не дождавшись ответа, встал и надел резиновые сапоги.

– Я с тобой, – сказал я ему и тоже обулся – надел кеды.

Первым вышел он, за ним – я. Вышел и опустил за собой тяжелый полог, очутился в полной темноте августовской ночи. Вокруг – тишина, ни звука. Из глубины леса, стоявшего вокруг стеной, долетал какой-то трудноопределимый отзвук, какое-то приглушенное эхо большой реки, текущей тут же за взгорьем, а может, это эхо всех рек вместе взятых, сливающееся в один, передаваемый от истока к истоку шепот.

Воздух был прохладен и свеж. Той же прохладой тянуло от земли. Легкий ветерок дул с севера и чувствовалось, что там билось сердце этого леденящего дыхания.