Жан-Ив Борьо - Макиавелли

Ставленник флорентийских нобилей пребывал в волнении: Максимилиан мечтал теперь о возрождении Священной римской империи и, судя по всему, жаждал в начале 1507 г. изгнания французов из Ломбардии. Нужно было вести за ним слежку и для этого отправить к нему посла. Содерини сразу назвал кандидатуру Макиавелли, но нобилитет ему воспротивился. Содерини уступил, и к императору направили Франческо Веттори. От него пришли плохие новости: Максимилиан не только собирался короноваться в Италии, но требовал, чтобы ему оплатили поездку. Судя по всему, Веттори был в большом затруднении, и Содерини удалось настоять, чтобы к нему на подмогу послали его любимца Макиавелли с поручением добиться от Максимилиана существенных уступок. И вот 17 декабря Макиавелли выехал из Флоренции на север… Он пересек неспокойную (французскую) Ломбардию и 11 января 1508 г. прибыл наконец в Больцано, ко двору немецкого императора, где начал переговоры: он предложил сначала 30 000 дукатов с выплатой в три этапа, затем 40 000 и ждал до 24 января ответа от Максимилиана, который желал немедленно получить 25 000. Насчет остального предстояло решить позднее, когда немцы прибудут в Италию. Но Больцано находился очень далеко от Флоренции, курьер перемещался медленно, и указания из Синьории поступали редко. Оба посла, впрочем прекрасно понимавшие друг друга, чувствовали себя как «на затерянном острове»: во Флоренции начали сомневаться в военной мощи Максимилиана, и послам велели остановиться на сумме в 60 000 дукатов, но предлагать ее только в том случае, если станет ясно, что у Максимилиана есть реальные возможности для похода в Италию. Двор Максимилиана тоже не сидел на месте и вскоре переехал в Тренто, потом в Инсбрук, снова в Больцано, а затем опять в Тренто; когда же Максимилиан наконец сообщил, что согласен на 30 000 дукатов, было слишком поздно: Макиавелли уже известил Синьорию о том, что спешить не стоит, а надо прежде всего оценить реальные силы и твердость намерений императора. Дальнейшие события полностью подтвердили его правоту: Максимилиану, потерпевшему поражение от венецианцев, пришлось отказаться от своих притязаний в Италии. Макиавелли, больной (он страдал от «камней в почках») и уставший, незамедлительно уехал во Флоренцию, куда добрался 16 июня. Миссия ко двору безликого и нерешительного императора было тяжелой, но от метаний этой ничтожной личности все же была польза: Макиавелли смог оценить сложившуюся в Германии обстановку и написать об этом в докладе «О положении дел в Германии» (Ritratto delle cose della Magna): это богатая страна («в ней много людей, достатка и оружия»), и богатство немцев проистекает оттого, что они «живут как бедняки, не строят, плохо одеты, и у них нет мебели в домах», они много производят и экспортируют и своими товарами «наводняют Италию». Они исключительно жадны к наживе и «не хотят даже идти на войну, если их не оплачивают со всей щедростью». Они отличные наемники, что вызывало особый интерес Макиавелли, хотя лошади в кавалерии экипированы недостаточно. «У них очень хорошая пехота, а пехотинцы хорошего телосложения, в отличие от швейцарцев, маленьких, чумазых и уродливых».

Помимо не слишком успешного развития событий в Пизе, общая ситуация в Европе была чревата войной. Папа римский, укрепивший свои позиции благодаря успехам в Болонье и Перудже, стремился к новым завоеваниям. Максимилиан постепенно забыл о прежних неудачах и снова вознамерился связать свою судьбу с Италией. Что касается Франции, ее злейшим врагом, как известно, был делла Ровере, который безустанно повторял, что жаждет освободить Италию от варваров, пришедших из-за гор.

Камбрейский мир между Людовиком XII и Максимилианом позволил последнему добиться некоторых успехов на Апеннинах, чем он не воспользовался, так как не сумел собственными силами отвоевать Падую, и вернулся в свои земли. Перед отъездом он напомнил флорентийцам про долг, но на этот раз потребовал всего 30 000 дукатов (с выплатой в три этапа). Флорентийцы подчинились и заплатили ему в октябре сразу 10 000 дукатов. Относительно следующих 10 000 Макиавелли было поручено – положительно он становился мастером на все руки – доставить их в Мантую. И вот 10 ноября флорентийский секретарь отправился в путь с крупной суммой (конечно же в золоте) в сопровождении двух погонщиков мулов. Задача Макиавелли этим не ограничивалась; Синьория, как обычно, поручила ему изучить обстановку и представить отчет. Для Максимилианова войска ситуация складывалась неблагоприятная, как никогда ранее, повсюду, но особенно в Вероне, где у венецианцев и императорских войск дело вполне могло дойти до потасовки. Макиавелли прибыл в Верону, но там ничего не происходило, и в течение трех недель он напрасно ожидал с каждым днем все менее вероятного столкновения. Он явно скучал и, видимо, именно в Вероне, в период вынужденного безделья сочинил произведение в духе Горация, где описывал свои «амурные» похождения с участием старой проститутки, чье отталкивающее уродство он заметил слишком поздно. Шла ли речь о реальных событиях? Или, может быть, это была проба пера, литературное соперничество с знаменитыми образцами? Так или иначе, по прошествии трех недель он попросил у Совета десяти позволения вернуться, в первую очередь для того, чтобы не следовать дальше за императором, от которого он так устал и который сам уже возвращался в родные земли: в Инсбрук, а затем ради очередной, бесконечно долгой и изнурительной, ассамблеи в Габсбург. Разрешение было дано немедленно, и 2 января он был уже во Флоренции.