Жан-Ив Борьо - Макиавелли

А пока надо было следовать за двором… Положение Макиавелли, не имевшего личного состояния, было отчаянным, о чем можно судить по сохранившимся прошениям, которые он адресует Синьории. Он снова вынужден оплачивать расходы из своего кармана: «Я уже истратил из собственных средств 40 дукатов, – пишет он, – и поручил своему брату Тотто занять еще 60». Однако в этой ситуации были и свои положительные стороны; французский двор постепенно раскрывал ему свои тайны: «Двор его величества [Людовика XII] не велик по сравнению со двором его предшественника [Карла VIII] и на треть состоит из итальянцев». К великому удивлению Макиавелли, здесь можно было встретить миланцев, неаполитанцев, венецианцев, приехавших искать заступничества от турок, пизанцев; все они интриговали против Флоренции, как брат недавно казненного Вителли… Все это почтенное общество собралось здесь, ища опору в союзе с самым могущественным государством своего времени, и, кочуя вместе с королевским двором, варилось в этой отравленной враждой атмосфере.

Если говорить о миссии Макиавелли и делла Казы, то положение их все более осложнялось: король ждал от Флоренции новых шагов, но республика, не имея средств, не была к этому готова. Двум бедным послам ничего не оставалось, как повторять снова и снова одни и те же предложения. В середине августа после очередной встречи флорентийского посольства с представителями двора, еще более бурной, чем обычно, Макиавелли пишет без обиняков, не прибегая к казенным оборотам, предупреждение Синьории: бессмысленно вечно говорить о «верности Флоренции французской короне…», манить тем, чего «король мог бы ожидать от Синьории, если бы мы были сильны, и какую защиту и опору величие Флоренции дало бы государству, которое будет у его величества в Италии». Времена изменились, и ныне отношения определяются балансом сил, а не эмоциями: «Все это бесполезно, потому что французы и смотрят на вещи другими глазами, и судят иначе, чем тот, кто не был здесь. Они ослеплены своим могуществом и сиюминутными интересами и почитают только тех, кто хорошо вооружен и готов платить им деньги». Но Синьория продолжала тешиться иллюзиями и полагала, памятуя о былом влиянии Флорентийской республики, что ей легко будет одурачить отсталых варваров… Она была глуха к настойчивым увещеваниям Макиавелли, который все больше тяготился своим двусмысленным положением. Он не имел официального статуса oratore (посла) – Синьория ограничивала его полномочия узкими рамками одной конкретной миссии: «Наш чин, наши личные свойства, да и отсутствие у нас права предлагать то, что могло бы прийтись по нраву французам, – все эти обстоятельства окончательно погубят дело». Он просил прислать ему в помощь послов, более свободных в своих решениях, но Синьория не предпринимала никаких действий. Надо сказать, что во Флоренции не было большого числа желающих принять участие в этой миссии, заранее обреченной на провал. Возможные кандидаты исчезали под разными предлогами один за другим. Первым был известный юрист Франческо Пепи, за ним – Лука Альбицци и дипломаты с многолетним опытом Бернардо Ручеллаи и Джованни Ридольфи… Но дело не двигалось с места. Тем временем обстановка при дворе все более накалялась. Еще одной проблемой было отсутствие денег. 3 сентября средств уже не хватало даже на отправку курьера. Макиавелли и делла Каза отправили Синьории письмо, угрожая немедленно уехать и информируя о том, что дела пришли в полное расстройство: Флоренция оказалась на грани разрыва отношений с Францией, и Макиавелли писал, что не желает «быть свидетелем того, как распадается дружба, которой искали, которую сохраняли такою ценою, на которую возлагали такие надежды». Что до короля, то он оставался верен себе, и вскоре стало известно, что «его величество уедет на несколько дней насладиться охотой». Главное увеселение монархов – королевская охота – было сопряжено с опасностями, и вскоре пришла новость, что король неудачно упал с лошади «на скаку»… И двор, не медля, отправился в Мелен, куда король пожелал переехать, чтобы поправить свое здоровье.

20 сентября Синьория расписалась в своей полной беспомощности: у нее нет посла для отправки с миссией к французскому двору, она не знает, какие полномочия можно ему дать, и, наконец, у нее нет больше средств… Потеряв всякое терпение, Франческо делла Каза бросил миссию и уехал в Париж «на лечение»… Между тем двор отбыл в Блуа, где Макиавелли, оставшись один, выбивался из последних сил, пытаясь умерить нетерпение кардинала Руанского. Ситуация все больше обострялась: Макиавелли внезапно узнал о появлении при дворе нежелательного соперника – неаполитанского «секретаря», приехавшего для подписания договора, очевидно идущего во вред интересам Флоренции. Не считая того, что влияние папы, который был намерен создать в Романье государство под управлением своего сына, герцога Валентино, постоянно росло: «Король потворствует папе во всем, и в большей мере оттого, что его величество не хочет открыто выступать против его неуемных желаний, а вовсе не оттого, что желает понтифику победы». Но удовлетворится ли семейство Борджа Романьей? Все свидетельствовало против этого, тем более что герцог Валентино не скрываясь говорил, что будет способствовать возвращению во Флоренцию клана Медичи, а точнее, приведет к власти Пьеро Медичи. Только Франция способна была умерить его аппетиты, а Флоренция ничего не делала, чтобы сохранить ее поддержку. Единственным выходом было раздавать обещания от имени нового посла, который не сегодня завтра пустится в дорогу, чтобы уладить дело со швейцарцами.