Трилиссер отозвал Эйтингона из Харбина, и через неделю с небольшим, проехав поездом более 6000 километров, он прибыл в столицу.
Палящее июньское солнце плавило московский асфальт; москвичи изнывали от жары и пыли. По всему городу взрывали церкви – столичные власти заявляли, что им нужно освободить пространство для прокладки новых улиц. В прессе промелькнула новость о нападении на консульство в Харбине, но в основном газетные полосы заполняли подробности контрреволюционных заговоров и возмущенные письма рабочих, требующих покарать заговорщиков. Ритм столичной жизни изменился, в воздухе висело напряжение – Эйтингон видел это по лицам спешащих прохожих на улицах. Напряжение мешалось с возбуждением – в Москве проходил большой политический карнавал.
Это было грандиозное зрелище: 54 грузовика с гигантскими фигурами из папье-маше – развратной красоткой и карликами в цилиндрах с надписью «Капиталистическая Франция и страны Малой Антанты»; группой уродливых кукол, изображавших «свадьбу Муссолини и папы римского»; слоновьей головой с внушительным хоботом, символом колониальной Индии, – прошли по улицам столицы, обличая капитализм и прославляя достижения советского народа, пока не остановились на Красной площади [18] «Политический карнавал. Москва. Июнь 1929 года». https://cocomera.livejournal.com/267225.html .
. А тем временем московские предприятия бастовали из-за низких зарплат, и перед магазинами выстраивались длинные очереди. Белый хлеб был в дефиците [19] Обзор политического состояния СССР за июнь 1929 г. (по данным Объединенного государственного политического управления). http://istmat.info/node/25817 .
.
Впрочем, Эйтингона не волновали настроения москвичей. В отличие от Зарубина, его мало что связывало со столицей, да и излишняя сентиментальность была не в его духе: он не тосковал даже по родному городу, который покинул еще в юности, порвав все связи с прошлым. Для него Москва всегда была центром власти – и не более того. Теперь он решительно шагал к зданию на Лубянской площади, готовясь встретиться со Стариком, как подчиненные за глаза называли Трилиссера – 46-летнего человека в очках и с усами щеточкой, которые позднее сделает знаменитыми Гитлер. Поднимаясь на третий этаж в кабинет начальника, Эйтингон столкнулся с несколькими коллегами, которых не видел уже много лет. Их испуганные, напряженные лица его неприятно поразили.
Последние полгода ИНО неожиданно для себя оказался в центре кремлевских политических интриг. После смерти Ленина два главных соперника – Иосиф Сталин и Лев Троцкий, – каждого из которых поддерживали крупные партийные фракции, вцепились друг другу в глотку в борьбе за власть. Сторонники Троцкого организовывали в Москве массовые демонстрации, но расчетливый Сталин постепенно усиливал свои позиции в партии, в то время как Троцкий больше полагался на свою всенародную популярность. Решающий удар был нанесен в январе 1929 г., когда Троцкий, которого к тому времени уже отправили в ссылку в Среднюю Азию, узнал, что бывшие товарищи по партии приняли решение выслать его из СССР.
Троцкий не привык сдаваться без боя. Его сторонники напечатали тысячи листовок с записью разговора двух высокопоставленных членов партии, Бухарина и Каменева. Те обсуждали шансы на победу антисталинской оппозиции. Согласно стенограмме, Каменев спросил, на чью поддержку в органах могут рассчитывать оппозиционеры. «Ягода и Трилиссер наши», – ответил Бухарин [20] Хаустов Владимир и соавторы. Лубянка. Сталин и ВЧК-ОГПУ-НКВД. – Международный фонд «Демократия», 2003. Фельштинский Юрий. Полная стенограмма разговора между Бухариным и Каменевым: Разговоры с Бухариным. – М.: Издательство гуманитарной литературы, 1993.
. Оба были заместителями шефа советской тайной полиции [21] Вячеслав Менжинский возглавлял советскую тайную полицию – ОГПУ – с 1924 по 1936 г.
.
Через неделю Ягода и Трилиссер вместе с шефом написали Сталину письмо. В отчаянной попытке оправдаться они утверждали, что слова Бухарина не имеют под собой никаких оснований [22] Хаустов Владимир и соавторы. Лубянка. Сталин и ВЧК-ОГПУ-НКВД. – Международный фонд «Демократия», 2003.
. Сталин, казалось, им поверил, но обстановка оставалась тревожной. Дзержинский умер два года назад, а его преемник, человек интеллигентного и флегматичного нрава, много болел и редко появлялся на службе. Мало кто верил, что он сумеет защитить своих людей, даже самых доверенных заместителей. Из них двоих Ягода находился в относительной безопасности – двумя годами ранее он доказал свою лояльность Сталину, жестоко подавив в Москве демонстрацию в поддержку Троцкого, – но Трилиссер висел на волоске.
Читать дальше