Грета Гарбо - Грета Гарбо. Жизнь, рассказанная ею самой

У Мерседес де Акоста была замечательная фраза, которую любят цитировать, что-то вроде «кто из нас принадлежит одному полу?».

Она права, очень многие в Голливуде и за его пределами не натуралы или бисексуальны, это касается и мужчин, и женщин. Но так было всегда, просто мораль и религия запрещали интерес к своему полу, не очень-то поощряя и интерес к противоположному тоже. Слишком откровенное высказывание? Наверное.

Когда-то сначала Стиллер, потом Эдингтон отучали меня высказываться откровенно вслух перед репортерами, а чтобы я этого нечаянно не сделала, потребовали прекратить общение с прессой совсем.

Потом Мерседес и Битон своим предательством отучили высказываться откровенно даже среди друзей. Предать могут даже те, кому ты веришь безгранично. Пришлось замолчать окончательно и избегать всех.

Но здесь собеседник я сама, и я-то знаю, что не предам сама себя. Эти записи не увидят свет при моей жизни, потому можно бы высказать все, о чем думаю. Одна сложность: за столько лет молчания и разговоров ни о чем я так привыкла держать в себе все – мнение, знания, мысли, что теперь очень трудно открыть рот даже перед чистым листом бумаги и излить накопившееся. Десятилетия отучили меня делиться с кем-либо своими мыслями, оказалось, что отучили доверять их даже бумаге.

И все же я попробую…

Совсем необязательно публиковать мои записи, достаточно просто написать, может, я справлюсь, и уста Сфинкса разомкнутся? Когда в кино пришел звук и я впервые снялась в звуковом кино, афиши пестрели фразами: «Сфинкс заговорил!» Голос понравился. Может, это не так уж страшно – открыто говорить о себе?

В конце концов, если не получится, то мой голос на бумаге никто не услышит, я вполне могу отправить записи в камин. А может, поступлю так несмотря на результат. Важней высказаться самой себе, потому что обо мне все равно навыдумывают.

Однажды мне преподнесли книгу обо мне.

Смешно, как можно писать обо мне, меня не зная, просто перечислять факты? Конечно, факты говорят о многом, но как часто что-то случается вопреки нашим желаниям и мыслям. Гораздо важнее то, что внутри. Внутри я королева Христина, а играла кого? Христина не была Сфинксом, а Грета Гарбо была. Почему никто не желает видеть, что я столько лет играю Грету Гарбо? Может, Эдингтон был прав, делая упор на фамилию Гарбо, а не на сочетание Грета Гарбо?

Книгу я выбросила сразу. Понимаю, что этим нанесла смертельную обиду автору, но действительно выбросила ее за борт. Нельзя писать обо мне без меня. Я и сама о себе не смогу.

Ложь, все ложь! Если даже эти двое – Мерседес и Битон, которых я любила и считала верными друзьями, оболгали, то чего же ожидать от тех, кто пишет обо мне ради заработка?

Я могла бы сказать всем читателям:

– Не верьте ничему написанному обо мне. Никто, даже я сама не знаю до конца, где проходит граница между выдуманной Стиллером и Эдингтоном Гретой Гарбо и настоящей Гретой Ловисой Густафсон. А эта граница очень важна. Если я сама не смогу ее найти, то остальным и пытаться не стоит.

Сказка о Золушке, получившей от доброй феи вместо хрустальной туфельки фотогеничную внешность, самые длинные в мире ресницы и идеально симметричное лицо, настолько прочно срослась с моим именем, что скажи иное, никто не поверит.

Но я не буду ничего опровергать, да и зачем? Да, мы с сестрой и братом унаследовали отцовскую внешность, большие глаза, симметричные черты лица и длинные ресницы, но только мне посчастливилось это использовать.

Иногда я задумывалась, что было бы, получи я от матери ее курносый нос и маленькие глазки? Ничего не было, жила бы себе дальше девушка с неинтересной крестьянской внешностью, бегала к театру поглазеть на более удачливых, тех, на кого природа расщедрилась, подарив красивую внешность, работала в магазине или еще где-то… Вышла бы замуж и нарожала детей? Наверное… Тянула свой воз, ненавидя всех и все…

У меня крестьянские корни, это известно всем. Скандинавская Золушка дочь даже не королевского лесника, а простого шведского фермера Карла Густафсона, приехавшего в Стокгольм со своей молодой женой Анной в надежде на светлое будущее. Светлое будущее выразилось в тяжелой работе, постоянной борьбе с бедностью, большой, но мрачной квартире, крепкой семье – сыне и двух дочерях – и смерти от тяжелой болезни в сорок восемь лет.

Я не знаю, что именно люди считают счастьем. Если прочную семью, то отец был счастлив, потому что даже постоянная бедность на грани нищеты не рассорила родителей. Когда отец серьезно заболел, угроза нищеты стала реальной. Что я помню из детства? Постоянный страх, что случится какая-то беда, что что-то обрушит нашу жизнь окончательно. Почему-то этот страх особенно давил дома, возможно, из-за него я пристрастилась к прогулкам в одиночестве.