Пол Фишер - Кинокомпания Ким Чен Ир представляет

– Слышь? Хорошие новости. Говорят, тебя скоро выпустят. Шмотки в порядок приведи – может, прямо сегодня вечером и придут.

Син возликовал. От волнения за ужином ничего не ел и не мог уснуть ночью.

Но за ним так и не пришли.

– У меня уже крыша от тебя едет, – вскипел Сии, когда активист привез завтрак на тележке.

– Скоро выпустят, – ответил активист. – Ты только погодь чуток.

Время шло. К августу Син впал в отчаяние. И завтра, и послезавтра будет все то же. Он решил взять дело в свои руки: рассчитывая привлечь внимание Ким Чен Ира – или умереть, – он объявил голодовку.

И опять он спланировал неудачно. Первые дни он не прикасался к еде, но жевал конфеты, которые прятал в унитазном бачке.

– Ты чего не ешь? – удивился надзиратель в первый день, когда Син ни куска не проглотил ни за обедом, ни за ужином. – Болеешь?

– Нет, господин. Я объявил голодовку и готов умереть, если придется. Лучше умереть, чем жить так.

– Голодовку, а? – заржал надзиратель. – Ты погоди. Скоро на коленях будешь еду вымаливать.

На следующее утро Син не притронулся к завтраку.

– Я хочу увидеть следователя, господин, – сообщил он надзирателю, когда тот пришел за тарелкой.

– Легко. Месяц не будешь жрать – увидишь. Толку-то.

Син думал, что спустя три дня надзиратели всполошатся и будут вынуждены принять меры. Ан нет. От конфет голод обострялся, одолевала сонливость, а поскольку в желудке не было ничего, кроме сахара, начался понос. Пыточная поза теперь совершенно изнуряла. Син к тому же не пил, и у него быстро наступило обезвоживание. Пить хотелось так, что он подумывал лакать грязную воду из унитаза.

Как оно обычно и бывает, спустя семьдесят два часа после первой пропущенной трапезы всерьез начались боли. Истощенный организм принялся перерабатывать собственный белок в жизненно необходимую глюкозу. Син стремительно тощал. Голова кружилась, даже когда он сидел. Кровяное давление упало, и он с трудом нащупывал у себя пульс.

На пятый день он потерял сознание. Что – и голодовка не принесла результатов? Ким Чен Иру на него вообще наплевать?

Син очнулся в лазарете; у койки стояли следователь и высокопоставленный военный. Син вздохнул с облегчением: в отличие от побегов, голодовка увенчалась успехом.

Ким Чен Ир наконец-то обратил на него внимание.

Два с половиной года прожив в доме у горы Пэктусан, Чхве Ын Хи переехала обратно в Тонбунни, где провела еще год, деля время между бесконечными экскурсиями и политзанятиями. Каждый день она ходила гулять по той же лесной тропинке, где бродила прежде, – надеялась повстречать Кэтрин Хон, красавицу из Макао, раздумывала, где она и что с ней сталось. Через три дня после переезда они столкнулись в лесу и обе возрадовались.

– Как вам живется? – спросила Чхве.

– Я так плакала, когда вы уехали, – ответила Кэтрин, обнимая ее. – Вы мне снились. Давайте больше не расставаться.

Они долго гуляли и разговаривали. Кэтрин гораздо лучше говорила по-корейски, и беседы стали глубже и разнообразнее. Еще несколько недель они встречались, заранее договариваясь о месте и времени, и порой за болтовней пили женьшеневую настойку.

– Вы верующая, сестра? – как-то днем спросила Кэтрин.

– Ну, я иногда молюсь, но не то чтобы сильно верующая.

– Я католичка, – сообщила Кэтрин. – В крещении Мария. Вы как относитесь к католичеству?

– Меня оно всегда отчасти интересовало, – уклончиво ответила Чхве.

– Давайте помолимся вместе?

– Ладно, – сказала Чхве.

Они зашли поглубже в лес. На территории не было подходящего водоема, поэтому Кэтрин крестила Чхве в палой листве, красно-золотой и мягкой. Вообще-то Чхве не готова к крещению, сказала Кэтрин, но, пожалуй, в таких обстоятельствах можно.

– Теперь вы тоже католичка, и мы можем вместе молиться. Я вам дам христианское имя. По-моему, надо на «М», как Мария. Магдалина подойдет? – (Чхве кивнула.) – Вот и хорошо. Отныне вас зовут Магдалина.

Чхве и Кэтрин вместе молились и ободряли друг друга. Это было утешительно – хранить секрет на двоих, пусть и просто-напросто имя – «Мария» и «Магдалина», тайный шифр. В мемуарах Чхве пишет бесхитростно: ее единственная подруга была католичкой, «и поэтому я тоже стала католичкой».

В начале марта Чхве опять увезли. Накануне она в последний раз увиделась с Кэтрин, и та подарила ей ожерелье. У Чхве не нашлось достойного подарка, и она протянула подруге две стодолларовые купюры, которые остались еще с Гонконга. Мария покачала головой: