Пол Фишер - Кинокомпания Ким Чен Ир представляет

Господин Кан расширил программу ее идеологического просвещения. В День независимости, 9 сентября, Чхве велели составить «поздравительное послание» Ким Ир Сену, руководствуясь официальным сборником поздравительных писем. Примеры в сборнике были «ужасно затянутые и занудные. Уважительных и хвалебных эпитетов столько, что смысл в них тонул». Чхве постаралась изо всех сил, набросала несколько фраз, восторженных и льстивых, как и полагалось. Кан прочел, кивнул и вложил письмо в конверт. Затем дал Чхве анкету под названием «Автобиография партийных кадров».

– Составьте для партии историю своей жизни, – распорядился он. – Только правду. Постарайтесь проанализировать и оценить себя и свои поступки. В конце напишите выводы.

– Я никогда не писала автобиографий, – возмутилась Чхве. Это абсурдное занятие, и к тому же печальное. Только этого не хватало – в деталях вспоминать жизнь, с которой ее разлучили. – Как я вам ее напишу?

– Это забота любимого руководителя товарища Ким Чен Ира.

– Забота?

Кан ткнул пальцем в анкету:

– Садитесь, пишите.

Чхве взяла ручку. «Я родилась 9 ноября 1930 года, – начала она. – Я третья дочь моего отца Чхве Ён Хвана…» Она писала, а Кан читал черновики и требовал то дополнительных подробностей, то конкретных упоминаний какого-нибудь дяди или двоюродного брата. Логики Чхве не улавливала, но понимала, что это своего рода проверка, инициация. Для чего – неизвестно.

Прерывая работу над собственным жизнеописанием, Чхве развлекала себя как могла. Читала, вязала, бродила по лесу в окрестностях. Большие участки территории были размечены табличками, гласившими, что дальше хода нет. Спустя пару недель приблудился бродячий пес – Чхве носила ему еду со стола. Она подружилась с садовником – старалась приходить к нему почаще, вместе они драли сорняки и сажали цветы. Физический труд она любила. «Ручной труд приносил плоды – ощутимые плоды. Вязание (или садоводство) – честная, настоящая работа; в остальном в моей жизни царил хаос». Еще она вела дневник – это помогало не сойти с ума и трезво смотреть на вещи.

Новая куратор Хо Хак Сун поддерживала и успокаивала ее. Когда Чхве нервничала, Хак Сун поила ее женьшеневым вином. «Выпейте капельку, – говорила она, – вам полегчает». Иногда сжимала руку Чхве и утешала: «Пожалуйста, успокойтесь, госпожа. Волноваться вредно для здоровья. Будьте сильной, учитесь терпеть. Со временем станет получше».

«Когда мы познакомились, – вспоминала Чхве, – ей было сильно за пятьдесят. Не красавица, но и не страшная. Вроде бы добрая и верная. Образования почти никакого, но очень умная. Я ее хвалила: „Вы бы добились больших успехов, если бы получили образование“. Она родилась в бедной крестьянской семье, ее родители занимались подсечно-огневым земледелием в горах Онсона, в Северной Хамгён. В восемнадцать лет вышла замуж – и у нее даже подвенечного платья не было». Вскоре после свадьбы Хак Сун родила, а вскоре после того муж ушел на Корейскую войну. Там он погиб вместе с другими ее родственниками; мужчин в семье не осталось. Как и всех военных вдов, Хак Сун в память об этой жертве приняли в партию; жизнь от этого стала лучше. Хак Сун пошла работать в маленький партийный магазин, сама выучилась читать, писать и считать, доросла до заведующей. Прошло одиннадцать лет; в 1964-м ее перевели в Пхеньян, работать на ЦК, где, по ее словам, она занималась «важной секретной работой». Ким Ир Сену она готова была ноги целовать. Дома у нее лежали две сберкнижки, где суммы не менялись: 4 воны 15 чонов на одной (в ознаменование дня рождения Ким Ир Сена, 15 апреля), 2 воны 16 чонов на другой (день рождения Ким Чен Ира, 16 февраля). Ее голубая мечта была – выслужиться и получить часы с выгравированным именем великого вождя. «Часы Ким Ир Сена, – объяснила Хак Сун, – символизируют славу Трудовой партии и наделяют привилегиями». Чхве восхищалась Хак Сун и звала ее тетей или сестрой.

1978 год подходил к концу, наступили кусачие морозы. Хак Сун принесла Чхве зимнюю форму Народной армии – тускло-горчичный ватник, штаны, сапоги на хлопковой подкладке – и попросила надевать все это на прогулки. Ничего теплее не нашлось. Чхве не видела северокорейской солдатской формы с 1952 года и считала, что сама в таком наряде выглядит нелепо.

Гуляла она дважды в день, утром и после полудня. Температура опускалась ниже нуля, порой падала до минус двадцати; Чхве видела, как люди по деревьям лезут на территорию виллы через ограду, собирают хворост. Позже ей рассказали, что окрестным жителям выделяют скудный паек угольной пыли, которую надо спрессовывать в брикеты, потом на них стряпать и ими же топить, но посреди шестидневной рабочей недели с обязательными политзанятиями и «добровольной работой» на это никому не хватало времени. Один человек, наткнувшись на Чхве, замер и затрясся. «Он непрестанно мне кланялся, – вспоминала Чхве. – Было ему за семьдесят. На усах сосульки, щеки впалые». Она шагнула к нему, хотела помочь, но старик перепугался, извинился и в ужасе шмыгнул в лес. Попадись он охране, его расстреляли бы или отправили в лагерь за воровство. Иногда Чхве слышала вдали крики боли – ритмичные, словно людей секли.